- А что это был за орден?
Пастор покачал головой и сделал предупредительный жест:
- Пока вам не следует ничего знать об ордене. Многие знания – многие горести. Чем дальше вы от него, тем лучше для вас.
Мы подошли к самому дому, и пастор отпер старую дверь слегка поржавевшим ключом. Она обиженно заскрипела, и тёмное нутро дома дохнуло на нас запахами дерева и воска. Интересно, что привело его сюда, в нашу глушь? Не думаю, что подающий надежды молодой экзорцист не нашёл бы работы в Лондоне, но он обосновался здесь, в деревушке Холлрив довольно таки далеко от Лондона, и стал наставником, скажем прямо, небольшой и не слишком одухотворённой паствы.
- На втором этаже находится мой кабинет, рядом с ним библиотека. Будем заниматься в ней, впрочем, вы ведь любите библиотеки.
Библиотека в доме пастора напоминала скорее кабинет алхимика: затянутое плющом окно пропускало крайне мало света, полки были такими старыми, что, казалось, вот-вот рухнут, а книги скорее напоминали пособия чернокнижника. Ни одного нового издания, сплошь чёрная, потрескавшаяся кожа, жёлтые хрупкие страницы. Я приблизилась к дубовому столу, преподобный галантно отодвинул стул. Он подошёл к темнеющим в полумраке полкам, книги на которых, казалось, впитывали тусклый свет, льющийся сквозь листья плюща. Вытянувшись во весь свой немалый рост, он достал откуда-то сверху неотличимый на первый взгляд от остальных том, и раскрыл его передо мной.
- Malleus Maleficarum*. «Молот ведьм». Одно из первых пособий по борьбе с нечистью. Сегодня изложенные в этой книге идеи безнадёжно устарели, исследования в области демонологии и оккультизма смогли опровергнуть и даже высмеять её теории, но она послужила первым толчком к тому, что люди осознали силу своей веры. Они увидели, что с её помощью можно противостоять силам зла, стоит лишь воззвать, уверовать и отдаться в руки Его.
В который раз я удивилась тому, что он, место обитания самого врага рода человеческого, с такой лёгкостью и смирением произносит молитвы и взывает к Господу.
Видимо, заметив в моих глазах отражение этой мысли, пастор криво ухмыльнулся, а светлые глаза блеснули.
- Да, я могу произносить имя Христа, молиться и проповедовать, как обычный человек. Для всех непосвящённых я и кажусь обыкновенным пастором, и лишь немногие знают мою тайну. Теперь её знаете и вы, - пастор приподнял бровь, и в тёмных зрачках светлых глаз я увидела сонм теней, уже столь знакомый мне. На меня вновь смотрела древняя тьма, беспокойная, алчущая. Зачем он пугает меня?
- Вы уже не боитесь меня. И правильно делаете. Вам не причиню никакого вреда, теперь вы – моя ученица, и я должен вас оберегать. И от него тоже, - он прижал руку к груди, и тени в глазах растворились в черноте зрачка.
На языке у меня крутились сотни, тысячи вопросов. Как люди становятся одержимыми? Как давно он узнал, что одержим? Как ему удалось совладать с демоном? Как он попал в таинственный орден? Должна ли буду я в него вступить?
- Мы с вами должны держаться друг друга. Ни в коем случае ничего не говорите о наших занятиях своему другу, Николасу, учительницам и пансионеркам. Если у вас спросят, куда вы ходите после службы, говорите, что помогаете мне по дому или хотите написать научную работу по теософии. Современные девицы подчас занимаются странными вещами, поэтому подобный жест уже не вызовет лишних вопросов.
Неужто он считает меня совсем уж глупой и неспособной хранить тайны? Да я из таких передряг выкручивалась, ему и не снилось! Хотя, глядя на его бледное лицо и крепко сжатые губы, придающие лицу слегка жестокое и надменное выражение, я в который раз осознавала, что это мне не снилось, через что ему пришлось пройти прежде, чем обрести такой контроль над собой и тьмой.
Заметив, что я разглядываю его, пастор Нокс усилием заставил себя расслабиться и придал лицу спокойное выражение. Но от меня не укрылось, как сильно был он напряжён, он словно прислушивался к чему-то, будто собака. Казалось, любой посторонний звук мог разрушить хлипкое напускное ощущение спокойствия. Мне стало не по себе, я опустила взгляд, но периодически переводила его на длинные сцепленные пальцы, нервно поигрывающие манжетами рубашки.
- А теперь позвольте задать вам несколько вопросов. Сначала расскажите мне о своей семье. Мне следовало уже давно расспросить вас о ней, может быть, мне удалось бы что-то выяснить в архивах. Возможно, у вас в роду были великие святые или, наоборот, закоренелые грешники, и это повлияло на ваш дар.
Я слишком давно никому ничего не рассказывала о родителях. Об их смерти. О том, как я месяц провела в постели с нервной горячкой, упав в обморок на похоронах. О страшных снах, где я прячу самых дорогих и близких людей за белыми стенами склепа. О дяде, которого вижу так редко, и которому совсем нет дела до единственной родственницы. Интересно, приедет ли он в родительский день? Он так не написал мне.