Теперь он нашёл себе эту девчонку. Правда, девчонка непростая, приходится признать. Возможно, его интерес вызван именно этим фактом. Едва я встретился взглядом с ней, внутри меня кто-то будто бы потревожил рой спящих пчёл: лихорадочное, хаотичное движение сотен сгустков злобы и беспокойства сбило меня с толку, настойчиво твердило, что от неё нужно держаться подальше. Меня охватило ощущение, что хрупкая гармония между мной и моим демоном на несколько секунд рассыпалась в прах, самоконтроль, который я, под руководством Валентина, с трудом прививал себе много лет, дал трещину. Демон поднял голову и хотел вступить в противостояние с тем, что потревожило его покой, но, почувствовав суть того, что таится в девчонке, забился как можно глубже внутрь. Это было странным, неестественным. Страшным. Не может демон испугаться какой-то там девчонки, что за дурь?
Весь путь до кареты, возле которой кучер Джонсон скоблил лошадей, напевая под нос скабрезную песенку, я внутренне метался между желанием рассказать о девчонке Креденце и мыслишкой умолчать о своей крайне интересной находке в доме Валентина. Конечно, Креденце о моем визите к нему знать не должен, но я вполне мог увидеть пансионерку в коридоре или на лужайке возле пансиона, почему бы нет? Увидел, почувствовал что-то неладное, рассказал хозяину. Но Валентин просил меня не выдавать этой тайны. То, что он просил именно об этом, сомнения не вызывает, а Валентин вообще редко о чем-то просит. И после всего того, что он сделал для меня, что он дал мне, я не способен не оказать ему этой маленькой услуги. Пусть я и зол на него, и гнев кипит в моих жилах, способен ли я на предательство?
Что ж, пусть возится с ней. Ясно как белый день, что худой и растрёпанный уникум в пансионской форме нужен ему не просто так. Я пока не знаю, какой силой обладает эта девчонка, но без Валентина Креденце все равно ничего не выяснит, даже забрав пигалицу в замок для изучения и экспериментов. Значит, пока рано отдавать её Креденце, пусть лучше ею занимается Валентин. До поры, до времени. А потом посмотрим. Главное, что теперь у меня есть козырь.
Сколько лет я наблюдаю за Винченцо Креденце, столько и удивляюсь тому, как этому напыщенному слизняку, не обладающему ничем, кроме мешка с деньгами и непомерной жаждой власти, удаётся держать в кулаке целый орден фанатиков. Зачем ему вообще это понадобилось? Жил бы себе обычной жизнью английского аристократишки или кто он там, женился на леди, ходил бы по домам терпимости и клубам, а по воскресеньям в церковь замаливать грешки. Породил бы ораву не видных, не слышных детишек, которых бы видел лишь на Рождество и на Пасху, на старость лет страдал бы подагрой и мигренями, тихо скончался бы под неутешных плачь родичей. Но нет, подавай ему средневековые игрища, инквизицию с экзорцизмом, орущих одержимых. И чтобы он стоял посреди этого всего, как царь или сам Господь. Вот в этом он видит смысл, видит свою жизнь.
Кто-то ощущает сладкий вкус власти лишь склонившись над связанной избитой куртизанкой, кто-то - погрузив в тело умирающей жертвы ржавый тесак и с жадностью ловя в глазах отблески угасающей жизни. А Креденце нравится чувствовать себя новым инквизитором, только не истребляющим нечисть воплоти, а изгоняющим ее из несчастных, одни из которых имеют шанс на жизнь после обряда, а другие подвергаются этой пытке изо дня в день, и только смерть может избавить их от страданий.
Я никогда не замечал в нём религиозного экстаза, его хватает между теми, кого он завлёк в орден. Деньгами, ложью, посулами. Сам он всегда одинаково холоден и сдержан, и принимает как должное подобострастное желание услужить, с которым к нему относятся все в ордене. Для них Креденце - великий благодетель и маг, сосредоточение разума и могущества. Гадкие стариканы свято верят, что Креденце – новый мессия, который вместо того, чтобы жить жизнью именитого богатея, решил основать экзорцитсткий орден. Прямо праведник, ей богу. И только мы с Валентином знаем, что ничем особенным он не выделяется, кроме презрительной рожи и высокомерно задранного носа. Валентин это просёк намного раньше меня, я ещё долго боялся господина Креденце, его воли, его мудрости. Валентин открыл мне глаза. Впрочем, не только на Креденце. На весь мир.
Ах, какой удар по самолюбию получил богатей, когда его щенок от никчёмной католички оказался бездарным куском плоти, да ещё и с червоточиной. Сколько неоправданных чаяний, сколько надежд возлагал на цыплёнка папаша, но все они разбились в дребезги, когда парнишка во время литургии начал биться в припадках в лучших традициях нашей общины. Завывать, как побитая собака, бросаться на Валентина в припадках, пытаться вызвать его демона на бой. Что вообще за глупость такая? Слабых демонов хлебом не корми, дай встретиться лицом к лицу с более сильным демоном, сразиться с ним. В этом проклятье их тёмного рода: ими движет гордыня, та самая, что свергла Люцифера в адскую бездну. Они хотят возвыситься над своими тёмными властителями, тем сам движутся к своей гибели. И из этого вечного желания мы с Валентином можем извлечь пользу для других людей, для одержимых.