А потом всё пошло совсем не по плану отца. Если до того момента, как мне исполнилось десять, он ещё лелеял мысль, что из меня может выйти что-то стоящее, после первого приступа он уверился в обратном.
В тот день я много часов корпел над скучными и ничего мне не говорящими таблицами какой-то достопочтенной книги Моисея, после чего Нокс повёл меня в домовую церковь замка. Едва я переступил порог, как почувствовал сильное головокружение и едва не упал. Подхватил меня всё тот же Нокс, но я вырвался из его стальной хватки. Мне не нравилось, что он ведёт себя со мной, как с ребёнком, будто мне по-прежнему шесть лет. Я – сын своего отца, а он – лишь сосуд, в котором живёт великий демон. Я читал о его демоне. Конечно, раз древнее зло выбрало Нокса, он незауряден, но в нём нет древней крови. А вот во мне она есть. Мне об этом говорил отец, а я ему верил.
С этими мыслями я встал в соляной круг, крепко сжал закупоренную бутылочку с водой, открыл книгу на нужной странице. В этот момент я понял, что не могу разобрать ни слова: все строки двоились и прыгали, буквы не желали складываться во что-то понятное и произносимое. Вместо слов из горла вырвался стон, и ноги мои подкосились. Я упал в центр соляного круга, и там, где кожи касалась освящённая соль, я ощущал жжение, будто от пламени свечи. Я пытался свернуться в клубок, чтобы не касаться соли, но что-то внутри меня распластало тело против воли по каменному полу, и я раскинул руки и выгнул спину, ощущая непомерную боль от прикосновения к соли. Я захлебнулся от крика, не своего, но рвущегося из моих лёгких, низкого и высокого одновременно, многоголосого, воплощающего страдание сотни душ. И я растворился в этом крике, сводчатый потолок закружился, и я едва смог сосредоточить на пару мгновений взгляд на встревоженном и бледном лице Нокса, который повис надо мной и что-то шептал. И шёпот этот становился всё слышнее и слышнее. Этот перекрывающий многоголосый крик шёпот был последним, что я запомнил в тот день.
Очнулся я в своей комнате лишь на следующий день. Рядом со мной на стуле дремал Тристан, запрокинув бледное лицо. Почувствовав мой взгляд, он открыл красноватые хитрые глаза, в которые я старался без лишней надобности не заглядывать, и криво усмехнулся. Наглядевшись на меня, он, тихо насвистывая, скрылся за дверью.
Минут через десять на пороге появились два служителя. У одного из них в руках был мой чемоданчик, тот самый, с которым я приехал. Тогда-то я и понял, что отец от меня отвернулся.
Он откупился от меня, отправив в Винчестерский колледж получать образование, которое подобает обычному, рядовому подростку, пусть и из хорошей семьи, но никак не мне. Он дал матери место главы женского пансиона, как будто это могло принести ей какую-то радость. С того момента, как я снова оказался в нашем старом доме, я понял, что я больше не особенный, я обычный. Нокс, Тристан, старики из монашеского ордена – они были особенными, великими, они обладали силой, хоть тёмной, хоть светлой, хоть врождённой, хоть выработанной и выстраданной годами. А мне предстояло очутиться за партой среди заурядных мальчишек, которые будут болтать о войнах, охоте, Палате лордов и американских колониях. И ни слова о демонах, экзорцизме, гримуарах и сигилах. Тогда при одной мысли о том, что я потерял, душа леденела.
Со временем я понял, что это к лучшему. Любой контакт с освящёнными предметами, еженедельная пытка утренней службой навели меня на мысль, что отец ошибся. Я не святой, я подобен Ноксу и Тристану. Я – одержимый, который впустил внутрь себя грязь и тьму, поэтому отец отдалил меня. Из любви ко мне он не решился оставлять меня жертвой для экзорцистов, но и держать при себе тоже не стал. Я старался избегать походов в церковь, но это удавалось не всегда – дисциплина колледжа не позволяла никаких послаблений, и только серьёзная болезнь могла быть причиной, по которой можно было пропустить службу.
Моё обучение в колледже закончилось так же, как и обучение экзорцизму: во время службы, от которой мне не удалось отвертеться, у меня случился второй приступ. За мной приехала мама, рассказав о родовой болезни, которой страдали мой отец и дед. Припадки обычно начинались в сознательном возрасте, и она до последнего надеялась, что сия участь меня миновала. Ну а раз не миновала, то значит мне суждено отправиться на лечение, с таким тяжёлым заболеванием продолжать обучение в колледже нельзя. И так я оказался в её пансионе благородных девиц.