«Милая Беатрис, если ты нашла это письмо, значит, меня уже нет в живых…»
*Гоетия – первая книга «Ключа Соломона», гримуара, написанного Томасом Руддом. Содержит описание 72 демонов, а так же практик и символов, которые использовал царь Соломон.
Валентин
Лондон зимой выглядит зловеще, будто Тауэр захватил жестокий, злобный колдун и превратил сердце туманного Альбиона в своё мёртвое, выцветшее царство, где люди стали тенями, а небо слилось с бесцветными стенами.
Впрочем, даже летом я не люблю Лондон. С самого детства, с тех самых пор, когда я, сидя у окна в карете, прижавшись к пелерине матушкиного плаща, с ужасом разглядывал трущобы, где нам иногда случалось ехать, полные посеревших лиц, в чьих глазах светилась злоба и зависть. Помнится, я как-то спросил матушку:
- Почему мы постоянно едем среди этих кошмарных мест? Почему мы не едем по другой дороге?
Но матушка лишь печально посмотрела на меня и тихо прошептала на ухо:
- Валентин, милый, в Лондоне мало мест, которые так же красивы, как Белгравия, где мы живём. Стоит только немного отъехать от фешенебельных районов, сразу же начинаются трущобы. Сердце нашего города – не дворцы и роскошные особняки, сердце Лондона – гнилые домишки и сточные канавы.
Ещё тогда я понял настоящую, глубинную суть Лондона, тогда я возненавидел его. И с ужасом, высунувшись в окно, глядел на полутеней, полулюдей, которые не то жили, не то медленно умирали в нищете.
Несчастные люди жили в крошечных, зловонных комнатушках, куда вели узкие прогнившие лестницы с расшатанными перилами, вставали с рассветом, ложились с закатом, и дни их были полны тяжёлого труда и унижений. И эти люди ненавидели нас, роскошно одетых, процветающих в довольстве и неге, матушку, прижимающую к лицу надушенный платок, бледную, сдерживающую рвотные спазмы, меня, испуганного, не привыкшего к этому страшному миру. Миру, где грязные улочки смердят нечистотами и дешёвым пойлом, потом и болезнью. Где слышится то женский крик, то детский плач, то грязная брань, а иногда стоит тишина, что стократ страшнее всего остального. Где дети работают с ранних лет: мальчики чистят трубы, продают газеты, ищут на мелководье Темзы собачьи кости, железки, обрывки верёвок и угольки. Ввечеру всё это тащат к старьёвщику, авось даст несколько монеток. Девочки продают цветы и водяной кресс, но часто с течением времени начинают предлагать на улицах товар совсем иного рода. А подчас и вовсе попадают в дома терпимости, где, заразившись какой-нибудь болезнью, вскоре умирали в мучениях. Но все знали, что даже эта участь лучше, чем работный дом. Тогда я не знал об этой стороне жизни: в моём мире всё было иначе.
В моём мире был огромный дом в одном из самых престижных районов Лондона, полный света, красивой мебели, слуг, любви и заботы нянюшек и матушки. Отца я видел редко, но, в отличие от младшего брата, удостаивался его внимания: я был наследником, носителем титула и родового имени. Иногда в нём просыпались отцовские чувства: он посылал за мной, и я являлся в его кабинет. Он просил меня сесть в кресло с высокой спинкой, в котором наверняка я выглядел более чем комично, говорил подчёркнуто вежливо, осведомлялся об успехах в учёбе, о том, какие книги я читаю на досуге. На моей памяти Лоуренс ни разу не удостаивался такой чести. Отца не интересовал младший сын, тихий, незаметный, он был для него лишь запасным вариантом, на случай, если со мной, старшим, что-то случится. И этот вариант пригодился.
Отец возлагал на меня много надежд. Наверняка я казался ему удачным наследником: понятливый и усердный, меня хвалил гувернёр, я выглядел живым и полным сил на фоне слабого, вечно страдающего от хворей младшего брата. Но так было лишь до поры до времени.