И, несомненно, главной моей функцией должно было быть обучение Ника экзорцизму. Я должен был сделать его сына великим экзорцистом. Но Креденце просчитался по всем статьям: Я покинул орден, сын оказался не святым, а одержимым, к тому же слабым и безвольным. В Николасе обитает сильный демон, но даже он – прах по сравнению с тем злом, что обитает во мне.
Я не рассказал ему лишь про Бэллу. Не смог. Упомянул вскользь, не заостряя внимания. Вряд ли она помнит обо мне. А вот я о ней помню.
На протяжение всего моего рассказа Лоуренс метался от одного склепа к другому, сверкал глазами, сжимал кулаки. Но не перебивал. Иногда он словно хотел что-то выпалить, будто просто внимать, быть безмолвным слушателем, было выше его сил.
- Как ты выжил? Как ты смог пройти через всё это? Я бы уже сломался, я бы сошёл с ума и наложил на себя руки, окажись на твоём месте.
- Это бы означало, что он выиграл. Мой демон. После того, что он сделал с ней, я не мог дать позволить одержать верх надо мной. Я бы предал её.
Лоуренс кивнул и перевёл взгляд на надпись «Кэролайн Алисия Клеверли», выгравированную красивыми витиеватыми буквами. В его взгляде отразились грусть и нежность.
- Знай, что теперь ты не один. У тебя есть я. Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью. Точнее, ты всегда должен обращаться ко мне за помощью, слышишь?
Я улыбнулся. Впервые за долгое-долгое время, лицо совсем забыло, каково это, выразить такую непривычную эмоцию, к тому же так искренне, открыто. Нет, бывало, я посмеивался над неудачными шутками Тристана, мог улыбнуться жертве обряда, чтобы приободрить её, показать, что не желаю ей зла. Но искренняя улыбка уже давно не касалась моих губ.
- Ты можешь прийти ко мне в любое время дня и ночи, адрес ты знаешь.
Лоуренс положил мне руку на плечо, от прикосновения повеяло теплом. Луч утреннего солнца зажёг в его глазах зеленоватые огоньки, такие знакомые, такие родные.
Вот только имею ли я право на семью? Всем своим видом Лоуренс доказывал, что имею.
Тристан
Креденце вернул щенка обратно в орден. Зачем? Одному Богу известно. И самому Креденце. Вполне может быть, что он просто был намерен насолить католичке, через полгодика-годик вернёт Ника обратно, снова отчаявшись сделать из него что-то путное.
Без Валентина мальчишка годится разве что для проведения опытов. Пустить бы его к экзорцистам, пусть бы почитали над ним парочку заклинаний, глядишь, пошло бы мальчишке на пользу. Но добрый папаша не заставляет ходить сынка в замковую церковь, не желает делать из него подопытное мясо. Всего пару раз отправлял парня с кем-то из практикующих экзорцистов на проведение обряда в ближайшие деревушки, но щенок оставался в карете, отказывался идти в церковь. Значит, его одержимость прогрессирует, значит, за столько лет демон не уснул и не покинул его.
Я видел, что орден умирает. С уходом Валентина, который один мог заменить толпу разряженных в балахоны и увешенных крестами фанатиков, дела пошли на спад. Письма о появлениях случаев одержимости почти перестали приходить в замок, теперь Креденце лишился любимой игрушки. Он больше не столь важен в своих глазах, всё чаще пропадает в Лондоне, в замок носа не кажет.
Щенка он оставил на меня. Впрочем, хлопот парнишка мне не доставлял: почитывал книги, которыми его щедро наделил папаша, прогуливался вокруг замка (я ему разрешил, небось засиделся в своём пансионе благородных девиц среди старых стен. Всё равно никуда не сбежит, выглядит отпрыск главы так, что краше в гроб кладут). Будто и не уезжал на почти десяток лет из ордена, будто всегда жил тут. В основном Ник сидел запершись в своей комнате или торчал в библиотеке. Меня туда мог затянуть лишь Валентин, я никогда не любил демонические трактаты. Он же зачитывался ими с превеликим удовольствием, дай волю, так не вылезал бы из библиотеки. Креденце всячески поощрял это рвение, привозил на радость ему гримуары и тяжеленные тома, которые разве что не рассыпались.