- Я привёз её из Ватикана. Один Бог знает, чего мне стоило её достать, - Креденце глядел на неё, будто на сокровище, с нежностью и благоговением. - В умелых руках она станет сильным оружием. Возьми её.
Я протянул руку. Едва книга коснулась моей кожи, пальцы конвульсивно сжались, а в глазах потемнело. По телу пробежала дрожь, и я ощутил, что тварь внутри затрепетала от ужаса. Тысячи существ заметались под кожей, нутро закололо раскалёнными иглами. Я схватился за грудь, где пылал огонь сотен солнц, едва не выронив старинную, страшную книгу.
Увидев ужас в моих глазах, Креденце довольно улыбнулся. И посмотрел на меня, как мне показалось, даже с некой приязнью: видимо, он был рад, что я смог почувствовать влияние книги, что она произвела на меня такой эффект. Раз я могу осознать силу этой книги, есть шанс, что я могу справиться с этой силой.
- Я знал, что всё было не зря. Что эта книга нам с тобой пригодится, Тристан. Главное, чтобы ты смог верно ею воспользоваться и не подвёл меня.
Мне хватило сил лишь на то, чтобы качнуть головой и бессильно упасть в кресло. Книга лежала у меня на коленях, и я, сдерживая дрожь, открыл её. И узнал её. Я слышал о ней, считал мифической, легендарной, но сейчас она жгла мне пальцы своими ломкими страницами.
Я знал, что с нею у меня всё получится. Только бы не сплоховать.
- Как я его найду? Вы сказали, он отправился в Лондон. Я не смогу найти иголку в стоге сена, я не был в Лондоне с самого детства. На поиски Валентина могут уйти недели, Корона может прятать его где угодно, хоть в Виндзоре.
- Тебе и не придётся его искать. Валентин поддерживает отношения со своим братом, графом Лоуренсом Клеверли. Его дом находится на Итон-сквер. Валентин частенько бывает в лондонском доме своей уже вымершей семьи. Тебе всего лишь нужно проникнуть в дом графа и там провести обряд.
Значит, у Валентина есть брат. И ему перешёл титул, который должен был перейти Валентину. Я этого не знал.
Тогда я всё для себя решил. Я стану не Иудой, я приведу блудного сына, запутавшегося, отстранившегося, в лоно семьи. И пусть разум настойчиво твердил мне, что Валентин обрёл настоящего брата, с которым был разлучён столько лет, наконец обрёл семью, я подавил все его доводы. Семья Валентина – я. Я – его брат. Сможет ли этот граф Лоуренс Клеверли понять Валентина? Осознать, что довелось ему пережить, через что он прошёл? Это могу только я, ведь я прошёл через то же самое. Ни один лондонский богатый хлыщ не способен стать ему братом, пусть и является таковым по крови.
Есть такие события, пережив которые понимаешь, что подчас духовное родство теснее, чем кровное. С другом можно быть ближе, чем с отцом, матерью, братом, если друг пережил ровно то, что пережил ты. Тогда дружба приобретает совсем другие черты. Такой новой дружбе не нужны красивые слова, долгие разговоры, реверансы и вальсирования вокруг да около. Подчас достаточно лишь взгляда, чтобы выразить то, на что никогда не хватит слов. Вот и наша с Валентином дружба была такой. По крайней мере, мне так казалось.
- Но как я это сделаю? Наверняка дом лорда охраняют. Дворецкий, слуги.
- Я знаю, ты что-нибудь придумаешь. Это уже не мои заботы. Ты ведь хочешь вернуть Валентина? – увидев, как я кивнул, Креденце положил мне руку на плечо и пристально посмотрел в глаза. В них я увидел надежду и что-то отдалённо напоминающее благосклонность, одобрение. Или мне лишь показалось? От этого стало жутко уже мне: доселе глава ордена не проявлял ко мне ничего, кроме равнодушия. – И я хочу этого. Валентин поможет Николасу стать сильнее, стать таким же, как он. Я верю в это. Без него мальчик умрёт. Он – мой единственный сын.
Если Креденце пытался надавить на жалость, то он просчитался: мне было всё равно, что станется с его щенком. Я думал лишь о себе. Впрочем, мне казалось, что и Креденце думал лишь о себе.
Лондон почти не изменился с тех пор, когда я был ребёнком. Всё те же толпы оборванцев на улицах, всё те же разряженные хлыщи на площадях: граница между богатыми и бедными стала ещё более чёткой. Даже запах город сохранил прежним: сырость и пот, аромат приторных духов кокоток смешался с едкой вонью сажи. Лондон уже отпраздновал Рождество и вновь погрузился в серую обыденность, чья неприглядность и уныние выделялись столь ярко на фоне оборванных ягод остролиста, лежащих в канаве, обрывков рождественского венка. Я снова ощутил себя завшивленным, хлипким ребёнком, обиженным судьбой, забытым родителями. Это чувство я старался забыть годами, я перекраивал из себя нового человека, точнее, меня перекроил Валентин. Это он помог мне стать совершенно другим, обновлённым, цельным. А теперь без него я рассыпаюсь, я даю прошлому проникнуть в себя и отравить нового меня. Осознание этого придало мне ещё большей решимости.