На надгробии дедушки Амалии выбили слова «возлюбленному мужу и родителю», бабушкино венчала фигура плакальщицы, одеяние которой драпировкой спускалось к могильной плите, а здесь — просто сухие цифры и имя. Амалия почувствовала, как глаза обожгли слезы.
— Леди, — негромко окликнула ее Марли, — пойдемте, здесь страшно!
Страха Амалия не чувствовала, только сожаление и холод, пробирающий ноябрьским ветром, а не майской прохладой. Но Марли права — стоило вернуться хотя бы в сад. Амалия развернулась и пошла к двойняшкам, что с облегчением нырнули в тень вишни и торна.
Она не увидела стоящую за надгробием девушку с льняными волосами, ее светлое, с глубоким декольте платье растворялось дымком среди цветов, а на губах играла задумчивая улыбка.
Избель почти не выходила из комнаты. В понедельник Дональд уехал, проведя в новом доме всего неделю, и оставил ее одну в бесконечном холоде, но она его почти не ощущала. Привыкла ли? Избель не знала. Ее ногти теперь отливали синевой, губы побледнели, она не могла удержать в непослушных, негибких пальцах иглу для вышивания, но шаль больше не укрывала ее плечи, а плед — ноги, все стало неважно.
По утрам Избель не хотела просыпаться, а днем грезила наяву, раз за разом вспоминая то, что снилось ночью. Там, во снах или воспоминаниях, была настоящая жизнь. Та, о которой Избель так мечтала, та, которой она жила так недолго. Даже лучше. Молодость, красота, богатство — истинное богатство, а не жалкие бумажки Дональда — она владела всем, потому что в ее жилах текла кровь Лордов Основателей! Ей достаточно было посмотреть на серое, затянутое тучами небо, чтобы ветер разорвал их в клочья и обнажил радостную синеву! И пусть за это приходилось расплачиваться мигренью и носовым кровотечением… Избель прикрыла глаза, стремясь вновь вызвать в памяти этот образ — юной леди в платье с глубоким декольте, с глазами белыми, словно снег — именно в нем она проживала лучшие часы своей жизни. И как она могла бояться этого отражения? И когда увидела его в зеркальце, и в ту, первую, ночь, когда сон скрыл тоскливую реальностью темной вуалью…
Избель помнила, как лежала, ворочаясь на колючих от крахмала простынях, касаясь щекой неприятно-гладкой подушки, укрытая одеялом, под которое, не смотря ни на что, просачивался холод. Запах новых обоев смешивался со странным землистым ароматом. Она вдыхала его, думая о том, в какую дыру привез ее Дональд, и постепенно этот аромат вытеснил все остальные, утянул Избель за собой в забытье. Она редко помнила свои сны, даже думала, что они ей вовсе не снятся, но в этот раз все было иначе — каждая деталь, каждый звук, каждый оттенок, каждое касание — Избель чувствовала и помнила все, будто это происходило с ней на самом деле! И в то же время происходящее было от нее… далеко? За плотной прозрачной стеной, за толщей воды, за чем-то упругим, но непреклонным. Каждую ночь Избель пыталась приблизиться, преодолеть это препятствие, чтобы окунуться в настоящую жизнь полностью. И кажется, у нее получалось.
Первый сон, в котором она примеряла новое платье, стоя перед ростовым зеркалом, оказался самым отдаленным и коротким. Наверное, потому что тогда она снова испугалась своего отражения — с криком проснулась на мокрых от пота простынях, повторяя: «Это не я, это не я, это не я». На крик прибежала Амалия, но Избель, увидев в дверях ее перепуганное бледное лицо, столь похожее на ее собственное, только разозлилась. Трусливая девчонка тут же исчезла, предупредив и горничных, чтобы не беспокоили, а Избель выбралась из постели и стянула с себя сорочку. Она еще помнила касание ткани платья из сна — мягкого, нежного, восхитительного — и теперь ей казалось, что грубый хлопок царапает ее кожу. Потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться, а за первым сном последовал второй, и третий, и четвертый. С каждой ночью они становились все длиннее, и больше Избель не боялась. Наоборот. Она наслаждалась.
Наслаждалась прогулками в яблоневом саду.
Наслаждалась выездами на пикники.
Наслаждалась богатством и роскошью.
Даже сам дом в ее снах выглядел иначе, хотя это несомненно был он. Другие витражи, другая мебель — не чета той, что купил Дональд! — другая посуда. Избель ела из тончайшего фарфора изящнейшими серебрянными приборами! В гостинной стояло пианино ручной работы! Музицировать на нем для гостей было так приятно! Все восхищались ее внешностью, ее голосом, беглостью ее пальцев и тем, как тонко она чувствовала мелодию!