Тревожно засосало под ложечкой, когда он, входя в кабинет, кинул взгляд на корзину для бумаг. В ней не набралось и половины, но сверху лежало письмо от одного весьма неприятного молодого человека, и Вит хотел бы забыть и его, и их сделку. Какая жалость, что сэр из богатой и влиятельной семьи подобного желания не испытывал! Доктор надеялся, что от обязательств его освободит отъезд молодого человека из Королевства, но стоило этой надежде появиться и укорениться в мыслях, как тут же пришло письмо, вырвавшее ее.
Вит прошел к столу, пододвинул к себе чистые листы, открыл чернильницу, но все его внимание притягивало к себе злосчастное письмо. Он помнил каждую его строчку, запятую и точку:
«Дорогой доктор!
Очень нелюбезным будет с Вашей стороны отказаться от собственных обещаний. Пусть я покинул Королевство, но поверьте, мне не составит никакого труда… принудить Вас к исполнению наших договоренностей. Услуга, которую я оказал Вам не сравнится с тем небольшим и необременительным поручением, что Вам надлежит выполнить. Все необходимое я прислал ранее.
Не разочаруйте меня,
Ваш друг, Г. А.»
Каков наглец! Другом назвался! Доктор Вит не выдержал и позвонил в звоночек, получилось даже слишком резко и громко, но пришедший на зов помощник никак не показал своего отношения к этому.
— Вынесите корзину для бумаг! — доктор считал, что «тыкать» слугам унизительно не столько для слуг, сколько для него самого.
Помощник коротко кивнул, и письмо наконец-то пропало из поля зрения Вита. Сразу даже как-то дышать легче стало, и повеселевший доктор вернулся к своей научной работе.
Время за ней летело незаметно, и когда финальная точка была поставлена, солнце уже клонилось к закату. Вит снял очки, потер переносицу и, откинувшись на спинку кресла, позволил себе помечтать о том, какой успех ждет его монографию. Сладкие картины больших тиражей, выступлений перед искушенной публикой, лекций не где-нибудь, а в самом Нолидже, поездок на международные конференции понеслись перед внутренним взором, и погруженный в эти грезы доктор не расслышал, как помощник стучит в дверь.
— Прошу прощения, сэр, я стучал, но вы не отвечали, а дело срочное!
Благодушие слетело с доктора Вита, словно листья с дерева в осенний, ветренный день, а на замену ему медленно поднялась тревога. «Началось!» — подумал он, и эта мысль не имела рационального объяснения. Просто что-то в лице помощника, в его тоне, в том, как он смотрел на Вита, дало это понимание.
— Что случилось? — голос осип.
— Тут прибежала девчонка-посудомойка из господского дома, куда недавно въехали Вейты, говорит, что хозяйке плохо, вас зовет…
«Откуда он знал? Откуда этот янтарноглазый подонок все знал?! И что только заставило меня связаться с ним?!» — вопросы один за другим вспыхивали и гасли в голове доктора, а сам он тем временем вытащил из-под стола свой рабочий саквояж, на дне которого, вместе с традиционными врачебными инструментами, лежали предметы несколько иного характера.
Те, которые прислал «друг». Ивовый прутик, тонкая серебряная цепочка, медальон и флакон из искрящегося стекла, в котором лежал белый лилейный лепесток. Лепесток следовало убрать в медальон, а тот — повесить на цепочку; цепочка предназначалась для человека, на которого укажет ивовый прутик.
— Заложите двуколку и подгоните ее к крыльцу! Я поеду один!
Помощник легонько поклонился и вышел, а доктор Вит со вздохом извлек нужное из саквояжа. Лепесток лилии выглядел удивительно свежим, словно его только что сорвали, и тем страннее был аромат, вырвавшийся из флакона: пыли, тлена и гниющих цветов. Доктор раскрыл медальон, вложил в него лепесток, а затем вдел цепочку. По пальцам пробежал холодок. Убрав в карман пиджака ивовый прутик, Вит поспешил на выход.
Двуколка в полной готовности ждала, где положено, а в ней сидела девчонка-посудомойка, размазывая по щекам слезы.
— А ну-ка выбирайся отсюда! — прикрикнул на нее доктор, но та неожиданно серьезно на него посмотрела и вцепилась тонкими пальчиками в бортик экипажа.