Рядом с ней стояла маленькая, не старше семи лет, девочка с волосами цвета золота, очаровательными пухлыми щечками, в белой сорочке. Она могла бы показаться ангелочком, если бы в голубых глазах не было такой пустоты, а алый ротик не кривился бы в злой усмешке. Амалия попыталась вдохнуть, чтобы заговорить, закричать, издать хоть какой-нибудь звук, но не смогла, а девочка протянула к ней руку и снова сжала ладошку в кулачок. Горло Амалии сдавило спазмом, а в глазах потемнело; удара она уже не почувствовала.
Глава 3 Такие разные сны
Вагон ритмично покачивался, убаюкивая, и в другой ситуации Дональд с удовольствием бы задремал до прибытия поезда, но в этот раз сон не шел. Дональд нервно постукивал пальцами по колену, невидящим взглядом уставившись в окно. За ним мелькали поля и перелески, но перед глазами вставали совсем другие картины.
Амалия, бледная до прозрачности, лежащая в постели, куда ее перенесли, найдя на полу, горничные. Бедняжка была столь холодна, что лишь поднесенное к губам и носу зеркальце, дало понять, что она жива. Через несколько минут Амалия очнулась, даже за доктором послать не успели, но и этого хватило, чтобы Дональд ощутил бессилие и отчаяние, которые до того не испытывал. А утром Амалия оказалась столь слаба, что завтрак, да и обед, ей принесли в постель. Она все время спрашивала про какую-то златоволосую девочку, но откуда ей быть в доме Вейтов, в чьих жилах нет ни капли волшебной крови? Ведь только потомки фей, фэйри и эльфов, члены семей Лордов Основателей вроде Генри Айдела, могут похвастаться волосами иного, нежели русого цвета! Смутная, неоформленная мысль появилась, но тут же исчезла, скрывшись за следующей картиной: Избель с порозовевшими щеками с аппетитом ест запеченную с ранним картофелем курицу. Подобной картины Дональд не видел, наверное, с самой свадьбы: когда жена понесла, она перестала нормально есть — ее постоянно тошнило, а, может, и рвало, и с рождением ребенка ситуация практически не изменилась. После обеда Избель ушла в комнату, но обратно уже не вышла, к ужину румянец исчез с ее лица, губы потеряли цвет, и силы оставили ее. Она дрожала, кутаясь в шаль, жаловалась на сквозняки и холод, а потом попросила… зеркало. Дональд обещал купить его в первую же поездку в Ноднол.
Да и слуги вели себя странно: шушукались по углам, замолкая при его появлении, провожали настороженными взглядами. Дональд даже вызвал к себе в кабинет дворецкого, но тот невозмутимо ответил: «Все в порядке, сэр». Выдали дворецкого глаза — на самом дне в них поселилась тревога. Что бы в доме ни происходило, оно явно вело не к здоровью и счастью семьи, а к чему-то неправильному, болезненному, гибельному. Да и сам Дональд стал плохо спать: ему постоянно снилась одна и та же женщина. Средних лет, но с лицом, состаренным горем и усталостью, в темном платье, какое могла бы носить и гувернантка, и приживалка. Она появлялась в его снах, сжимала тонкие пальцы на его руке и просила немедленно уехать из особняка. Ночь за ночью.
Поезд издал громкий гудок и начал замедляться. Дональд, очнувшись от своих мыслей, подтянул ближе саквояж, поправил шляпу. Пожалуй, впервые за долгие годы он чувствовал себя растерянным — его жизнь всегда была размеренна, правила и законы не ставили перед ней препон, скорее размечали, делали понятной и удобной. Учеба в престижном колледже и университете, женитьба на титулованной красавице, работа на благо семьи — все получалось, пока Избель не родила девочку. И теперь, когда он все-таки попытался исправить ситуацию, жене стало хуже, а Амалия, его маленькая, разумная, послушная Амалия начала бредить! В чем причина? В перемене обстановки? Не зря ведь врачи говорят, что у женщин слабые нервы, и поэтому место им дома, а не в науке или политике. Или за этим стоит нечто более… страшное?
Поезд остановился, и Дональд, выждав пару минут, поднялся. Сейчас ему просто необходимо было сосредоточиться не на домашних заботах, а на работе. К проблемам семьи он вернется вечером: встретится с доктором Файбером, заглянет в Торговые Ряды и купит Избель новое зеркальце, а потом обязательно наведается в Клуб. Дональд чувствовал прямо-таки физическую необходимость оказаться в месте, лишенном женских истерик, жалоб и проблем.