Крис села на диван, врачи расположились в креслах, лицом друг к другу. Минуту все трое сидели молча; психиатр покусывал губу, уставившись в одну точку на кофейном столике.
— Ну и что бы все это значило, черт побери? — прошептала Крис, поднимая на него измученный взгляд посветлевших, будто выжженных горем глаз.
— Вам не знаком язык, на котором она говорила?
Крис молча покачала головой.
— Вы исповедуете какую-либо религию?
— Нет.
— А ваша дочь?
— Нет.
Психиатр задал еще несколько вопросов, — все они касались так или иначе психического здоровья девочки в прошлом — но, похоже, ответы матери его нисколько не успокоили.
— Так что же с ней все-таки? — снова спросила Крис; ее побелевшие от напряжения пальцы беспрестанно мяли носовой платок. — Что происходит с моей дочерью, в конце-то концов?
— Этого мы пока не знаем, — ответил психиатр уклончиво. — Впрочем, в любом случае было бы крайне неразумно с моей стороны пытаться поставить диагноз после столь поверхностного знакомства с болезнью.
— Но, наверное, у вас есть какие-то соображения?
— Мне вполне понятно ваше нетерпение. — Он вздохнул и почесал лоб. — Поэтому поделюсь, так сказать, первыми впечатлениями.
Крис кивнула и подалась вперед; пальцы ее заскользили по вышитому краю платочка, перебирая стежки так, будто это были крошечные монашеские четки.
— Ну, во-первых, все это меньше всего похоже на симуляцию, — начал он. Кляйн согласно кивнул. — К такому выводу приводит нас целый ряд факторов: в частности, необычные, очень болезненные конвульсии, а главное, резкое изменение черт лица — помните, в тот момент, когда я вызвал того, кто якобы в ней “поселился”. Дело в том, что физический эффект такого рода возможен лишь в том случае, если человек в свою “вторую личность” искренне верит. Вы следите за ходом моих рассуждений?
— Вроде бы да, — покосилась на него Крис недоверчиво. — Неясно мне только, откуда вообще берется эта самая “вторая личность”. О раздвоении личности толкует каждый кому не лень. Но я ни разу не слышала человека, который попытался бы как-то это явление объяснить.
— И, боюсь, не услышите, миссис Мак-Нил. Заметьте: понятиями “сознание”, “разум”, “личность” мы тоже оперируем более чем свободно, а ведь очень смутно представляем себе, что за всем этим кроется. Так что “раздвоение личности” — не диагноз, скорее, лишь предположение, порождающее лишь новые вопросы. Фрейд считал так: болезненные идеи и переживания, подавленные сознанием, загоняются в глубь подсознания; тут они дозревают, начинают искать себе выход — и находят его в форме самых разнообразных психических заболеваний. Если такая вот подавленная или, говоря точнее, “диссоциированная” идея (диссоциация в данном случае — не более чем отделенность от основного потока сознания) обладает достаточно мощным потенциалом, а сам этот основной поток ослаблен или дезориентирован, возникает опасность шизофренического психоза. Шизофрения, кстати, — никакое не “раздвоение” личности: это, скорее, уже ее распад. Так вот, в тех лишь редчайших случаях, когда диссоциированный поток обладает не только достаточной силой, но и тенденцией к самоорганизации, когда он стремится выделиться в самостоятельную единицу разума, разговоры о “второй личности” имеют какой-то смысл: она действительно иногда принимает на себя отдельные, в частности, физиологические функции.
Все это Крис выслушала, не проронив ни слова. Переведя дух, психиатр продолжал:
— Впрочем, это всего лишь одна из теорий. Есть и другие: они касаются, в основном, понятия “бегства в бессознательное” — речь тут идет о “бегстве” от личностного конфликта или эмоционального стресса. Так или иначе, Риган, судя по всему, к шизофрении не предрасположена, да и ЭЭГ соответствующих отклонений не показала. Что же у нас остается? Обширнейшая территория психиатрического ландшафта, известная под общим названием “истерия”.
— В которой я пребываю с прошлой недели, — заметила Крис тусклым голосом.
Психиатр едва заметно улыбнулся.
— Истерия, — продолжал он, — есть форма невроза, при которой эмоциональные расстройства переходят в органические заболевания. Диссоциация, кстати, и здесь в отдельных случаях имеет место. Например, при психастении больной перестает осознавать сам себя: он видит себя будто со стороны и поступки свои приписывает кому-то другому. Собственное его представление, однако, об этой самой “второй личности” более чем неопределенно, чего о вашей дочери не скажешь. Тут-то мы и подошли с вами к форме “перемещенной” истерии, которую Фрейд назвал “трансфером”. Ее основные источники — чувство вины и жажда самонаказания. Присутствует и диссоциация; нередко она переходит во множественное раздвоение личности. При этом наблюдаются эпилептоидные конвульсии, галлюцинации, нездоровое мышечное возбуждение.