Крис поспешно кивнула; она стояла, скрестив руки на груди, и мрачно глядела на коврик. Детектив открыл дверь и шагнул за порог. Натянув шляпу, снова к ней повернулся.
— Ну что ж, желаю вашей дочери скорейшего выздоровления.
— Спасибо, — кисло улыбнулась Крис, — а я “всему миру” вашему, припадок у которого, желаю того же.
Он печально кивнул и вразвалочку поковылял к автомобилю, припаркованному почти на углу перед пожарным гидрантом. Придержал шляпу рукой, спасая ее от порыва южного ветра. Широкие полы его пальто с шумом взвились вверх. Крис вошла в дом и закрыла за собой дверь.
Киндерман расположился в пассажирском отсеке патрульной машины, затем обернулся и еще раз окинул взглядом дом. Какое-то неуловимое движение почудилось ему в окне детской спальни: будто гибкая фигурка метнулась вглубь комнаты. Впрочем, могло и показаться: он ведь заметил это краешком глаза, когда поворачивал голову. “А ставни распахнуты… Странно.” Детектив выждал еще немного, но больше ничего подозрительного не заметил. Все с тем же слегка удивленным выражением на хмуром лице он вынул из отсека в дверце перочинный ножик с конвертиком, раскрыл самое крошечное из лезвий и, сунув большой палец в бумажную щель, хирургически точным движением извлек из-под ногтя крупинки краски — все, что успел соскрести с птичьей фигурки. Затем заклеил конверт и кивнул сержанту, сидевшему за рулем. Машина тронулась.
Они вынеслись на М-стрит; впереди замаячил хвост автомобильного затора.
— Не спешил бы ты так, — бросил Киндерман водителю, засовывая конвертик в карман. — Не на прогулке ведь, как-никак на работу едем. Эх, что за жизнь такая! — Он устало потер глаза. — Ну что за жизнь, в самом деле.
Несколько часов спустя, тем же вечером, примерно в то самое время, когда доктор Кляйн вводил Риган 50-миллиграммовую дозу спарина, надеясь обеспечить себе таким образом спокойствие по пути в Дейтон, лейтенант Киндерман стоял, склонившись над столом в своем кабинете, и пытался охватить взглядом и как-то свести воедино рассыпанные по столу, разбегающиеся в сознании обрывки очень странных фактов.
В комнате царил полумрак, и только яркий столбик света от старой настольной лампы падал на бумажный коллаж, составленный из больших и малых разноцветных кусочков.
Киндерману казалось, что такое освещение помогает сосредоточиться.
Некоторое время он стоял, тяжело и шумно дыша, скользя взглядом по столу, от одной бумажки к другой. Наконец закрыл глаза и мысленно приказал себе: “Вольно!.. Разойдись!” Разум его давно уже привык отдыхать по таким вот шутливым командам: они помогали встряхнуться, вымести прочь ненужный мысленный хлам, перегруппировать умственную энергию для решающего наступления на поставленную задачу. “Полный сброс! Чисто в голове! Все ушло!”
Он открыл глаза и еще раз пробежался взглядом по заключению патологоанатома: “…Переломы позвоночника и шеи, трещины в черепе, многочисленные порезы, ушибы и ссадины; на шее — разрывы кожи и кровоподтеки; растяжение стерномастоидных, трапециевидной и других, мелких групп мышц; переломы позвонков, разрыв передней и задней систем позвонковых связок…”
Киндерман взглянул в окно, на капитолийский купол — единственное светлое пятно в черной яме спящего города. Затем крепко сжал веки и мысленным усилием восстановил в памяти разговор с патологоанатомом. Это было в двадцать три пятьдесят пять, через несколько часов после гибели Дэннингса…
“— Могло ли произойти такое в результате падения?
— Маловероятно. Очень странно, что стерномастоидные и трапециевидные мышцы не смягчили удар, не говоря уже о шейных и позвонковых связках…
— Значит, вы считаете, что это невозможно?
— Ну, вообще-то, человек был пьян, мышцы находились в расслабленном состоянии. Если принять во внимание силу начального импульса…
— А также то, что прежде чем упасть, он пролетел двадцать или тридцать футов…
— Вот-вот. И если предположить, что еще и голова в момент удара натолкнулась на что-то, другими словами, что некое препятствие в конечной точке траектории нарушило синхронность движения головы и тела как единой системы… Что ж, стечение целого ряда случайных обстоятельств могло дать такой результат. Но только могло — не более того.
— А человек мог бы сделать такое?
— Ну, разве что человек необычайной физической силы…”