– А почему вы спрашиваете, Владимир Всеволодович? – поинтересовался он осторожно.
– Потому что вчера вечером Карпенко чуть не ускакала из больницы на одной ноге, вот почему! Вы ее уже видели?
– Нет, Татьяна поймала меня на входе в отделение…
– Ясно. Я правильно понимаю, что для вас ее неадекватное состояние – не секрет?
– Правильно.
– Так в чем дело?
– Видите ли, Владимир Всеволодович, Карпенко поступила по «Скорой», ведь мы позавчера дежурили по городу…
– Я в курсе. Почему не к Тактарову?
– Он отказался принимать, сказал, что коек нет свободных. Только это вранье: после Карпенко он принял двух иногородних пациентов!
– То есть платных, – кивнул Мономах. – Понятно.
– Вот скажите, Владимир Всеволодович, разве завотделением может выбирать, кого класть, а кого нет? – возмущенно продолжал Мейроян. – Тактаров пользуется отсутствием главврача и тем, что начмеду не до разборок!
– Бог ему судья, Севан, – отмахнулся Мономах. – Итак, Карпенко поступила к нам по «Скорой»?
– Ее велосипедист сбил. По городу поставили на тротуарах разметку для велосипедистов, но народ не привык оглядываться… Да и, честно говоря, кто ж ожидает, что люди будут ездить по снегу да слякоти? Вот и Карпенко не ожидала!
– Значит, она неудачно упала?
– Да, но…
– Продолжайте!
– Когда сделали рентген, я заметил на нем несколько сросшихся переломов.
– Несколько?
– Если точно, семь.
– Сколько?!
– Карпенко – не спортсменка, работает в круглосуточном магазине кассиром. Откуда, спрашивается, такие повреждения?
– Хороший вопрос, вы ей его задавали?
– А как же!
– И что она говорит?
– Что она неуклюжая, часто падает – стандартная отговорка избиваемых жен.
– Карпенко замужем?
– Я ее мужа не видел, он ни разу не пришел за два дня.
– А о детях вы разговаривали?
– О детях?
– Ну, о ее детях, которые дома остались?
– Нет, по правде сказать, я…
– Понятно. Я сказал девчонкам присматривать за Карпенко, чтобы она, не ровен час, не попыталась снова рвануть домой, но и вы, Севан, не расслабляйтесь, ладно? Я уже «стукнул» Ковальчук…
– Кому, простите?
– Ну, соцработнице нашей. Чтобы она, значит, занялась Карпенко: может, разберется, что с детьми делать?
В этот момент зазвонил телефон.
– Да? – сдернув трубку, гаркнул Мономах.
– Владимир Всеволодович, если вы сейчас не заняты, зайдите, пожалуйста, к главврачу, – услышал он незнакомый вежливый голос, который, совершенно определенно, не принадлежал тощей, высохшей, как вобла, секретарше Муратова.
– К… главврачу? – переспросил он, внезапно вспомнив о вчерашнем разговоре с Гурновым.
– Точнее, к и.о., да, – подтвердил голос. – Так вы зайдете сейчас?
– Через пять минут.
– Спасибо.
– Что случилось? – задал вопрос Мейроян, как только Мономах повесил трубку.
– Похоже, у нас новый главный, – пробормотал тот.
– Кто?
– Понятия не имею, но он хочет меня видеть.
– Ну, я тогда пойду… Владимир Всеволодович, как думаете, нам стоит волноваться?
– Вы о чем?
– О планах Муратова расформировать отделение. Как считаете, новый главный продолжит его дело?
– Поживем – увидим, – хмыкнул Мономах, провожая коллегу до дверей.
Он подходил к кабинету Муратова… пардон, к бывшему кабинету Муратова, со смешанным чувством. С одной стороны, теперь за этими дверьми сидит человек, который может оказаться лучше, чем бывший главврач. С другой – ощущения, которые он каждый раз испытывал, подходя к этому кабинету последние пару лет, приятными не назовешь, а потому нельзя сказать, что Мономах был преисполнен оптимизма.
Секретарша, как он и предполагал, оказалась незнакомой: вместо тощей, как ручка от швабры, помощницы Муратова, за столом в преддверии кабинета сидела немолодая дама приятной полноты в строгом коричневом костюме, который, впрочем, освежала белоснежная блуза с большим бантом.
– Здравствуйте, Владимир Всеволодович, – по-деловому улыбнувшись, поприветствовала она Мономаха, ни на секунду не усомнившись в том, кто он такой. – Меня зовут Ольга Павловна Чабрец – так, на будущее. Прошу, вас ожидают, – и она услужливо распахнула перед ним дверь.