Его племянница, которую съ дѣтства всѣ звали англійскимъ именемъ «Amy» была встрѣчена особенно радушно. Молодая дѣвушка, особенно миніатюрная и маленькая ростомъ, которую, еслибы не длинное платье, можно было принять за тринадцатилѣтнюю дѣвочку, быстро и фамильярно перездоровалась со всѣми. Только съ молодымъ англичаниномъ поздоровалась она какъ-то особенно. Повидимому, холодно, а взглядъ ея сказалъ другое, но только не всѣмъ, а ему одному.
И Любовь Скритицына, или Эми, сказавъ каждому что-нибудь пріятное, обратилась къ хозяйкѣ:
— Pardon. Это будетъ невѣжливо… Но я буду стараться сократить то, что хочу сказать.
И она заговорила съ баронессой, съ графиней и Загурскимъ на своемъ родномъ языкѣ. Но этотъ родной ея языкъ, т.-е. русскій, звучалъ особенно. Если бы здѣсь оказался вдругъ какой-либо ея соотечественникъ, не зажившійся за границей, а недавно выѣхавшій впервые изъ предѣловъ родины, то онъ очень удивился бы этому странному русскому языку и оригинальному произношенію нѣкоторыхъ буквъ.
Эта русская молодая дѣвушка произносила: «тэпэръ, конэтшно, отшэнъ карашо»… Вмѣсто «вы» и «мы» она говорила «ви» и «ми». Вмѣсто слова «счастливый» она сказала: «шастеливи». Кромѣ того она говорила русскимъ переводнымъ языкомъ: «Я это слышала сказать, говорить» (je l'ai entendu dire). «Я вижу, вы мнѣ хотите» (vous m'en voulez). И многое въ этомъ родѣ.
Слушавшіе ее замѣчали ея произношеніе, но не удивлялись.
Оно было въ средѣ ихъ не первымъ образчикомъ. Эми разсказала, что обѣдала у соотечественниковъ, очень забавныхъ, только-что пріѣхавшихъ въ Парижъ и нанявшихъ себѣ квартиру… Но гдѣ! Въ улицѣ Du faubourg St. Denis!.. Цѣлая семья, отецъ, мать, сынъ и двѣ дочери… Фамилія ихъ — Простаковы. Люди крайне богатые. Первый разъ въ Европѣ, совсѣмъ дикіе. Спрашиваютъ: магазины Лувра въ самомъ ли дворцѣ помѣщаются?
Вотъ что сообщила она какъ свѣжую и любопытную новость.
— И чрезъ васъ они заявятъ претензію войти въ нашъ кругъ, — сказала графиня Нордъ-Остъ.
— Да. Но что же? Они — assez bien. Притомъ le papa сказалъ мнѣ, что у него состояніе въ полмилліона.
— У васъ, mam'zelle Эми, у одной почти столько же, — замѣтила баронесса. — Однако, вы не считаете себя богачкой.
— Н-нэтъ, — отозвалась Скритицына наивно и просто и прибавила по-французски: — говорятъ, что это немного… Но мнѣ больше не надо. Вообще деньги совсѣмъ ненужны. Это предразсудокъ.
— Très joli! — воскликнулъ Загурскій.
— Деньги счастья не даютъ, — какъ бы извинилась она. — А несчастье приносятъ.
— Да… Я нѣчто такое, будучи семи лѣтъ, переписывалъ изъ книги въ тетрадь, когда учился писать… — комически-серьезно заговорилъ Загурскій. — И долженъ сказать, что я выучился это писать, но не выучился этому вѣрить… За то я люблю поговорку: «бѣдность есть мать всѣхъ пороковъ». А девизомъ, правиломъ въ жизни я поставилъ себѣ: Dix millions. Si non…
— Le suicide? — воскликнула Эми.
— Vingt! — добавилъ Загурскій.
Всѣ разсмѣялись, дружно и громко, какъ еслибы это была самая тонкая и замысловатая острота.
— Вы бы тогда, графъ, стали богачомъ на цѣлыхъ десять лѣтъ, — вступилась баронесса Вертгеймъ. — Загурскій, смѣясь, перешелъ къ ней на диванчикъ и что-то шепнулъ. Она укоризненно покачала головой, какъ на ребенка за шалость. Мойеръ тотчасъ поднялся и присоединился къ хозяйкѣ. Съ ней Мойеръ разговаривалъ всегда на ея родномъ языкѣ. Проживъ всю юность въ Бухарестѣ, онъ даже выдавалъ себя за румына по происхожденію.
— Вы мнѣ обѣщали, виконтесса, что я увижу у васъ сегодня американку съ сотней милліоновъ.
— Да. Увидите. Она непремѣнно пріѣдетъ… Часъ назадъ я перестала ее ждать. А теперь знаю, что она будетъ… навѣрно.
— Почему… Вы судите будто по признакамъ, по какому-то особому барометру.
— Именно, — улыбнулась молодая румынка своими пунцовыми пухлыми губами. — Магнитъ, притягивающій миссъ Окай — здѣсь… Она, всякій день бывая у него, все-таки не пропуститъ случая видѣться и вечеромъ.
— Кто такой? — оживился журналистъ.
— Чужая тайна… Какъ же мнѣ ее выдать… Впрочемъ, извольте… Онъ теперь сѣлъ въ карты играть. Покуда… Какъ она явится — онъ броситъ карты… Іодакъ…
— Скульпторъ Іодакъ? Здѣсь? Мнѣ бы очень хотѣлось его видѣть. Но что же общаго между ними? Онъ вѣрно дѣлаетъ ея бюстъ и chemin faisant влюбился?..
— О, нѣтъ… Въ немъ слишкомъ много зстетическаго чувства, чтобы рѣшиться на первое… Бюстъ миссъ Скай? Oh, Dieu! Ея лицо изъ бѣлаго мрамора?
И виконтесса добродушно разсмѣялась.
— Какъ понять, виконтесса? Oh, Dieu или odieux?
— Увидите… Нѣтъ… Въ натурѣ, впрочемъ. Ça passe encore? У нея большіе и добрые глаза. Un air doucereux.