— Отдыхай, Либби. — проворчал Ганс, толкая ведьму в клетку.
Та сразу забилась в дальний угол, укуталась в валявшиеся там тряпки и принялась реветь. Видать, пришла в себя: вместе с сознанием вернулась и боль. Учитывая, какое месиво теперь было у девки между ног — можно сказать, что она ещё неплохо держалась. Авось доживёт до вечера… а там уже не проблема Ганса.
— Славно вы над девочкой поработали! — послышался голос Хольды.
— Тебе ж оттудова не видать нихрена! — Ганс сам не понимал, почему не может просто игнорировать старую тварь.
— Мне кажется, она всё тут видит…
— Гляньте! А у красавчика-то мозгов побольше… Я все вижу. Кстати, красавчик! Она ведь никакая и не ведьма. Хочешь, расскажу её историю? Ох, гореть вам в пекле: зазря девочку замучили!
Каспар если и не поверил, то засомневался: это Ганс на его лице прочитал уверенно. Ой, дурак…
— Брешет она, малой! Все они тут ведьмы, все… Давай, следующую хватаем…
— Может быть, да. А может — нет, кляйнер Ганс. В этом мире всё обманчиво и непросто, кроме твоего члена. С ним-то все ясно, хотя... Хочешь уговор? Ты девочек сегодня больше не пытаешь, а я тебе на один разик поворожу?
Хольда, мразь такая, умела задеть самое больное. Но… а что, если вдруг? Ганс облизнул губы. Ведьма ж ведь, разное могёт... он покосился на клетку справа. Там держали весьма сочную Либби, уже не очень молодую, но зато не измордованную пытками. Разве что зубы ей сточили напильником, но так даже сподручнее. Вот бы…
Однако за уговор с ведьмой и самому легко на столе в пыточной очутиться! Жизнь палача в этом подземелье не шибко лучше, чем у ведьм, но все-таки лучше.
— Завались, грымза! Нашла дурака — душу губить!
— Ой, смотри, Каспар: а напарничек твой поверил! Словно не знает, что ведьма по природе своей морочит род людской. А в его чреслах силу разве что сам Король Белет пробудит! Висит там всё безнадёжно, как в петле удавленный.
Хохот Хольды, перемежаемый хлюпающими звуками и кашлем, загремел под низкими сводами подземелья. Жирная старуха каталась по полу клетки, каждая складка её дряблого тела тряслась — Хольда стала похожа на огромное уродливое насекомое.
— Душу он бережёт!.. Ничего ты не знаешь, дурак, ничего ты не знаешь…
Под смех Хольды палачи выволокли очередную ведьму в пыточную. Безумный хохот продолжал звучать прямо в голове Ганса, пока они с Каспаром усаживали смугловатую для местных земель женщину на покрытый шипами «ведьмин стул». Пусть посидит пока… надо ещё придумать, что с ней делать.
Старик наполнил кружку и навалил каши в миску. Пытки — пытками, а обед по расписанию.
***
Последней на сегодня женщине Каспар немного облегчил участь. Пока Ганс не видел, он просто вырывал ей зубы изогнутыми клещами: старик-то всегда работал иначе. Предпочитал давить каждый зуб, крошить его понемногу.
Правда, благодарности за сомнительное милосердие в глазах бедняжки не наблюдалось. И ей, в отличие от Хольды, было совсем не весело. Как и всем остальным, кого Ганс с Каспаром измучили и покалечили за долгий рабочий день. Или тем, кто слышал из-за стены их крики — зная, что уже очень скоро испытает то же самое. Если не хуже.
Ганс оценил работу.
— Дааа, Либби, сухари тебе больше не грызть! — возвестил он, внимательно осматривая окровавленный рот жертвы. — Но это ничего, всё одно сожгут на рассвете. Малец, волоки её обратно. А я пока приберусь: начальство вот-вот явится…
Предстоящий костёр ведьму, кажется, совсем не беспокоил. Она смиренно брела к клетке, чуть пошатываясь и что-то бормоча: разобрать слов Каспар не мог и не пытался. Он запер клетку, но не сразу вернулся в пыточную: решил проверить, жива ли получившая сегодня грушу. То, что с ней сделали, вызвало у юноши настоящее отвращение, за которым последовала жалость.
Да и на остальных бы глянуть…
Если ведьмы не плачут, то костёр здесь точно полагался лишь Хольде — потому что слёз были полны глаза каждой, кого Каспар успел осмотреть. Кто-то пытался прожечь палача взглядом, кто-то смотрел с немой мольбой, кто-то быстро отворачивался, но слёзы — вот это было неизменным. Одни плакали от боли, другие от стыда, третьи от страха, некоторые — от сочувствия к тем, кому досталось сильнее. Каспар ощущал вину, хотя если подумать — виновен был не больше гвоздей, которыми распинали Иисуса. Не работай в подземелье он, этих женщин просто истязал бы кто-то другой. Ничего бы не изменилось, верно?