Он опять сделал вид, будто ничего не слышал.
Мы пили за широким столом под открытым небом, перед самой большой хатой. Закуска не отличалась изысканностью, но была весьма разнообразна: солёное и копчёное сало, огурцы — свежие и из бочек, прочие овощи и зелень, жареная рыба, кровяная колбаса, выпечка. Никакого самогона: только водка, всё те же «Пять озёр». Краем глаза я заметил целую батарею ящиков с этим сомнительным напитком: стало понятно, откуда взялась бутылка в нашей машине. Да и в посёлке, возможно…
Ведь ни одного магазина я в этих странных краях не видал.
Между тем усачи в черкесках и папахах напились достаточно, чтобы опять затянуть песню. «Как на быстрый Терек, на высокий берег вывели казаки сорок тысяч лошадей…»
— А ты чего не поёшь? Слов не знаешь?
Слова я, как ни странно, знал. Так что пришлось снова подпевать: дескать, жена узнает, немного погорюет, выйдет за другого, позабудет про меня… Вспомнилась Алина, стало как-то невесело. Но когда вся компания хором грянула будоражащий припев, я в полней мере почувствовал: да, любо жить!
Такие события в жизни и нужны, чтобы понять, насколько оно любо.
Один из казаков приобнял меня, заговорщицки наклонился к уху:
— А ты эт-самое… до кобылок наших не желаешь?
— Кататься, что ли? — меня как-то совсем не тянуло на конную прогулку. — Нет, я пожалуй…
— Та не кататься! Ти що, як маленький…
Тут я вспомнил про «конеёбов», а также про полное отсутствие женщин на хуторе — и стало не по себе. Я не извращенец, чтобы вы знали, хотя кое-что из БДСМ уважаю. В основном бандаж. С грехом пополам я отделался от весьма назойливого предложения: казак что-то буркнул и сам направился в сторону конюшни. Мне пришлось подробно восстановить в голове картины более приятные: вспомнить губы Оли и пальчики Алины. Полегчало.
Пожалуй, я бы всё-таки предпочёл, чтобы мне отсосала Алина, а не Оля. Алина гораздо лучше, как ни посмотри. Но всё равно: хоть что-то хорошее в последних воспоминаниях…
Есаул продолжал пить, уж как минимум — за троих. Подставив под буйную голову одну руку, другой он сжимал толстый стебель зелёного лука, который размеренно жевал. Чарка стояла рядом, почти вровень с медалями на груди. Фуражка не съехала ни на миллиметр.
— А в посёлке дураки сами виноватые… Чья ж вина, коль вы ничо не помнили? А бузили дурни, руками махали… генерал ещё этот… Не, ну за генерала-то я ничего не скажу плохого, он и есть генерал. Но…
Какой генерал? О нём я до сих пор вообще не слыхал. Зато вспомнил про «черномазого», и — вот уж удивительно — есаул мне даже ответил.
— Который чёрный-то, аки сволочь? Ну так он вовсе не здешний. Не от губернатора. Он из-за кордона пришёл, куда мы раньше-то при очистках отступали. Но я туда больше ни ногой. Там, Борис, жизни нет. Нет движения. Дурная земля: сам не пойду и тебе ходить не советую. Здесь-то душевно. Но за посёлок ты не волнуйся. Там и без вас дела были, коль руку на сердце, паршивые. С этим генерал разберётся…
— А что за очистка?
— Да ты ж сам видел. Ну это… нагрянут скоро. Чу! Слышишь?
Я и правда слышал уже какой-то шум, но пока не понимал его природу. Это не машины… это… что вообще? А, наплевать. Есаул плеснул мне ещё водки, я выпил. Пили мы ещё какое-то время, как показалось — долгое, но алкоголь уже толком не брал.
В какой-то момент, когда почти все казаки разбрелись кто куда (я старался не думать о том, что наверняка творилось в конюшне), есаул вдруг взял меня за грудки.
— Хорош прикидываться! Будто не понимаешь ничего…
— Но же правда не понимаю.
— Чо думаешь: я есаул? Хуйсаул! Я начальник отдела. Госконтора… корпоратив у нас был в доме отдыха под Москвой. А теперь смотри на моих сотрудников: как животные, блядь. С лошадьми, сука, сношаются, один я ещё чего-то соображаю… но ты-то точно соображал на днях! И друзья твои. Особенно байкер. Мне-то делать нечего, по местным правилам играть приходится. А ты? Ты?!
— Да объясните!..
— Поздно объяснять… вечно приходится на вопросы отвечать посреди боя. Тачку-то свою вы с бодуна не осмотрели толком? Зря. Точно бы многое поняли. Но теперь смысла никакого нет. Как только тебя подхватывает здешний поток, ты сам становишься его частью, потому что кругом всё движется и нет ничего, за что можно ухватиться. Когда тебя засасывает, ты этого не понимаешь. Ты в движении, а вода выглядит неподвижной. Так появляется ощущение реальности, даже если творится совершенно невообразимое. Ты мне, Борис, одно скажи: очистку мочить будешь? Не побежишь?
— Не побегу. — уверенно ответил я, хотя сам понимал, что могу слово и не сдержать.