Приехав ко двору, Эль-Кано узнал, что до императора дошли всяческие слухи, в частности, что Магеллан был убит на Матане не туземцами, а кем-то из своих подчиненных. Противоречивы были и сведения, которые получил Карл V о мятеже в бухте Сан-Хулиан: некоторые называли виновниками испанцев, другие — португальцев. Это объяснялось прежде всего необъективностью показаний, которые давали моряки с дезертировавшего корабля «Сан-Антонио»: одни на допросе высказывались в пользу Магеллана, другие, сторонники его главного врага, кормчего Иштевана Гомиша, возводили на адмирала серьезные обвинения.
Для разрешения всех этих противоречий император приказал следственной комиссии допросить Эль-Кано, Альбо и Бустаменте. Дознание началось 18 октября. Допрашивали их раздельно, и сходство их ответов доказывает, что Эль-Кано и оба его товарища были на удивление правдивы. Ведь предугадать заранее, какие вопросы им будут заданы (этих вопросов было тринадцать), они, конечно, не могли. Показания Эль-Кано наиболее подробны.
В приложении Б к настоящей книге изложение этого допроса приводится полностью[109]. Здесь же мы ограничимся лишь беглым обзором наиболее важных моментов.
На первый вопрос: «В чем была причина разногласий между Магелланом и Картахеной, а также другими офицерами флотилии?» — Эль-Кано ответил, что королевским приказом Картахена был назначен инспектором флотилии и, следовательно, Магеллан должен был советоваться с ним перед принятием какого-либо решения. Но Магеллан этого не делал и заявил, будто ничего не знает о таком приказе. Эль-Кано показал, что другие капитаны и члены экипажа опасались, как бы Магеллан не арестовал их, воспользовавшись тем, что на кораблях было много португальцев.
Далее Эль-Кано заявил, что капитан Картахена и капитан Кесада просили его помочь им добиться выполнения королевских приказов и что он обещал им свою помощь.
Затем последовало крайне важное показание. Эль-Кано заявил, что Картахена и Кесада приказали послать шлюпку на «Сан-Антонио» и захватить его капитана, «чтобы во флотилии не начался мятеж». Если Эль-Кано сказал правду, отсюда следует, что недовольные офицеры вовсе не хотели поднимать мятеж, а пытались только принудить Магеллана советоваться с ними. Как уже говорилось ранее, испанские офицеры рассчитывали, что, захватив самый большой корабль флотилии и арестовав его капитана-португальца, родственника Магеллана, они тем самым вынудят адмирала пойти на уступки.
На третий вопрос, касавшийся того, почему были убиты два испанских капитана, а третий оставлен на патагонском берегу, Эль-Кано ответил, как и ранее: потому что Магеллан не желал согласиться с их требованием советоваться с ними. И добавил, что к тому же адмирал хотел передать командование кораблями португальцам. То же самое Эль-Кано отвечает на четвертый и пятый вопросы, хотя подобное объяснение как будто не может служить ответом на пятый вопрос: «Почему Магеллан провел так много времени в патагонских бухтах, напрасно расходуя провиант и теряя время?» Такое повторение обвинения, выдвинутого им против Магеллана, показывает, насколько искренне Эль-Кано верил, что адмирал сознательно подготовлял замену испанских капитанов португальскими. Как мы знаем, такая замена действительно произошла, однако Эль-Кано умолчал о том, что у Магеллана были для этого достаточно веские причины.
Девятый вопрос был таков: «Каким образом велись торговые сделки и все ли они точно заносились в корабельные книги?»
Ответ Эль-Кано тут очень важен. Эль-Кано показал, что с того времени, как его избрали капитаном «Виктории», все до единой торговые сделки заносились в книгу контадора. И изъявил полную готовность отчитаться в них. Но что происходило раньше, он не знает, так как и Магеллан, и Карвалью делали все, что хотели.
Это обвинение против Магеллана остается недоказанным, так как не сохранилось никаких его записей. Все документы, находившиеся на флагманском корабле («Тринидаде»), подали в руки португальцев, когда «Тринидад» сдался им в сентябре 1522 года после неудачной попытки пересечь Тихий океан и достичь Панамы. Мы не можем судить, справедливы ли были обвинения Эль-Кано в той части, в какой они касались Магеллана. Зато мы знаем, что о Карвалью Хуан-Себастьян говорил правду, так как сообщения других участников плавания подтверждают это его свидетельство.