Интересно следующее: завещая сто золотых дукатов Марии де Эрньяльде, матери своего внебрачного сына, Эль-Кано оставляет Видауретте только сорок дукатов, «дабы совесть его была чиста», причем прямо оговаривает, что они предназначаются для обеспечения его дочери на те четыре года, которые она проведет с матерью. Он принимает все меры, чтобы Видауретта не могла воспользоваться деньгами, которые он предназначает их дочери. Завещанные ей четыреста золотых дукатов девушка должна получить только после замужества. Если же она умрет незамужней, эта сумма отходит его сыну. Хотя эти заботливые распоряжения Эль-Кано о воспитании дочери указывают на похвальное сознание своей моральной ответственности, все же приходится признать, что тут он проявил некоторую душевную черствость. Девочку должны разлучить с матерью, когда ей исполнится четыре года, то есть как раз тогда, когда она успеет привязаться к матери. А чувства матери, у которой отнимут дочь, Хуана-Себастьяна, по-видимому, не интересуют вовсе. С другой стороны, не следует забывать, что у басков были очень сильны пережитки матриархата: главой семьи Эль-Кано была овдовевшая мать Хуана-Себастьяна, и кому, как не ей, мог он вверить воспитание девочки, чья мать не была его законной женой?
В Вальядолиде были даны указы императора о награждении Эль-Кано за его участие в открытии нового пути к Молуккским островам и за успешное завершение плавания, предпринятого Магелланом. 23 января он приказал Торговой палате выплачивать Эль-Кано ежегодную пенсию в 500 золотых дукатов. Это позволяет заключить, что Карл V, впоследствии проявивший к Эль-Кано самую черную неблагодарность, в то время считал, что он достоин большой награды — очевидно, показания, которые Хуан-Себастьян дал комиссии в Вальядолиде, произвели на императора самое благоприятное впечатление. Кормчий Альбо и штурман Мигель де Родас должны были получить по 50 000 мараведи каждый. Император уступил Эль-Кано и его семнадцати товарищам, которые вернулись на «Виктории» в Испанию, «четвертую часть двадцатой» доли короны в грузе пряностей.
Месяц спустя император официально даровал прощение Эль-Кано за то, что он в свое время продал иноземцам вооруженный корабль. Капитану-баску, человеку благородного происхождения, не было нужно прощение, данное келейно. Он попросил, чтобы был издан соответствующий указ, и император согласился[115]. Этот документ полностью оправдывает Эль-Кано и возлагает вину за его проступок на тех, кто не заплатил ему обещанного жалованья.
20 мая 1523 года Карл V пожаловал Эль-Кано герб. Но как указывает историк Овьедо, лично знавший Хуана-Себастьяна, и некоторые другие авторитетные источники, у Эль-Кано был свой герб, и пожалованный императором по сути явился только дополнением к нему[116]. С этих пор герб Хуана-Себастьяна выглядел так: золотой замок на красном поле, под ним две скрещенные палочки корицы, три мускатных ореха и двенадцать гвоздичек. Щит поддерживают правители Индий в коронах; в руке, обращенной наружу, каждый держит ветку с пряностями. Над замком — шлем, увенчанный глобусом с девизом: «Primus circumdedisti me»[117].
Таким образом, девиз подчеркивал, что первое плавание вокруг света совершил именно Эль-Кано. Иногда замечают, что девиз этот, конечно, принадлежал бы Магеллану, если бы не роковая схватка на Матане. Однако нет никаких данных, которые указывали бы, что Магеллан собирался вернуться в Испанию, плывя на запад. Вполне вероятно, что он попытался бы еще раз пересечь Тихий океан, как и поступил Эспиноса на флагманском корабле флотилии «Тринидад», который покинул Тидоре и отправился в свое злополучное плавание через несколько месяцев, после того как Эль-Кано ушел на «Виктории» в противоположном направлении.
Вопрос можно поставить и по-другому: не побывал ли Магеллан в какое-нибудь из своих первых плаваний на Филиппинах или хотя бы восточнее Малакки[118]? Если нет, то, строго говоря, земного шара он не огибал, и уж во всяком случае обогнул он его не за одно плавание, как Эль-Кано, а за несколько. (Те, кто хотел бы отнять у Эль-Кано почетное право считаться первым кругосветным путешественником, с гораздо большим основанием могли бы приписать этот подвиг не Магеллану, а его рабу Энрике. Магеллан, еще находясь на португальской службе, привез Энрике из Малакки в Лиссабон. И хотя представляется сомнительным, что сам Магеллан бывал где-нибудь к востоку от Малакки, прежде чем он оказался на Филиппинах в 1521 году, Энрике в юности вполне мог посетить эти острова, о чем свидетельствует его знакомство с несколькими филиппинскими наречиями. Один из современных Эль-Кано авторов даже утверждает, что Энрике вообще был родом с Молуккских островов — в этом случае ему, безусловно, довелось объехать земной шар. Однако, как и Магеллан, он не совершил этого за одно плавание.)
116
Херонимо де Вилья, глава геральдической палаты, в 1642 году указал, что Эль-Кано уже обладал правом пользоваться гербом старинного родового поместья «Эль-Кано Баррена»: три косых лазурных полосы на серебряном поле, на поясе — восемь вертикальных красных полос, золотая звезда и черный волк. Де Вилья описывает этот родовой герб и добавление к нему, пожалованное Карлом V. Об этом см. также Abelardo Merino Alvarez. Juan Sebastian Del Cano. Madrid, 1923, p. 126 et seq.