Однако на корабле хранились приказания, более важные для Хуана-Себастьяна, чем даже последняя воля его друга Лоайсы. Когда были вскрыты и прочитаны инструкции императора, оказалось, что капитан-генералом экспедиции становится Эль-Кано.
Глава X.
Смерть
Именно об этой чести просил Эль-Кано императора два года назад в Вальядолиде, но был назначен только помощником Лоайсы и его преемником на посту начальника армады. Что же должен был чувствовать Эль-Кано, став единовластным начальником экспедиции, хотя по иронии судьбы «армада» и состояла теперь лишь из одного судна? Он только что потерял испытанного и почитаемого друга, чью смерть оплакивала вся команда, «ибо он был хорошим начальником, мудрым и сведущим — беседа его всегда была поучительна, и он пользовался всеобщей любовью». Эль-Кано не забыл, как на Аннобоне, когда против него замышляли мятеж, Лоайса, сын своего века, в гневе приказал подвергнуть виновных пытке. А тех, кого Хуан-Себастьян любил, он любил глубоко и искренне.
Второй раз в жизни Эль-Кано становился начальником экспедиции и, по странному совпадению, опять на корабле, носившем то же название, что и судно, на котором он завершил свое кругосветное плавание, — «Санта-Мария-де-ла-Виктория». Однако, хотя нам и рассказывают[174], что вступление Эль-Кано на его новый пост, ознаменованное пушечным салютом, вызвало всеобщее ликование, радость нового капитан-генерала, несомненно, была омрачена смертью его друга. А удовлетворение команды показывает, что вера в Эль-Кано как в руководителя была чрезвычайно велика и ее не могла поколебать даже его болезнь: как мы знаем, всего за четыре дня до этого Эль-Кано чувствовал себя уже настолько плохо, что решил составить завещание.
Больных на корабле было много, и он, так же как в первое свое плавание по Тихому океану, видел вокруг себя отечные, почерневшие лица, синие пятна на затылках и шеях, распухшие, кровоточащие десны и слышал стоны ослабевших, измученных лихорадкой людей. Цинга, страшный бич тех времен, унесла уже многих. С тех пор как они вышли из пролива в открытое море, умерло почти тридцать человек. «Все те, кто погиб, — пишет Урданета, — умерли от распухания десен, по причине которого они вовсе не могли есть; я сам видел человека, чьи десны распухли до того, что он вытягивал куски толщиной в палец». Пигафетта рисовал примерно такую же картину.
Эль-Кано, болевший цингой во время первого плавания, скорее всего оказался ее жертвой и на этот раз — во всяком случае его недуг не был внезапным, поскольку он написал завещание за одиннадцать дней до своей смерти. Эль-Кано не выдержал постоянного перенапряжения сил — слишком большая ответственность лежала на нем, главном кормчем флотилии (особенно потому, что капитан-генерал не был сведущ в мореходстве), не говоря уже о том, что лишения и тяготы первого плавания подорвали его здоровье. Оба историка, и Эрреро, и Овьедо, утверждают, что Эль-Кано «был очень болен», кот да принял командование после смерти Лоайсы. И если в этих обстоятельствах Эль-Кано все же не передал свои новые обязанности тому, кто, согласно инструкции императора, должен был стать его преемником, это лишний раз показывает, как сильны были его воля и целеустремленность.
Став капитан-генералом, Эль-Кано начал с того, что назначил своего брата Мартина-Переса кормчим флагмана, а Альваро де Лоайсу, племянника покойного начальника флотилии, — главным контадором. Бустаменте, своего товарища по первому плаванию, которого он брал особой ко двору, Эль-Кано назначил контадором корабля, так как прежний контадор, баск Ортес де Переа, умер. Именно Ортесу де Переа продиктовал свое завещание Хуан-Себастьян 26 июля, когда флагманский корабль находился на один градус южнее экватора. Судя по этому документу, и Эль-Кано, и Переа были не слишком сильны в испанском языке: путаница в родах и неправильное употребление артиклей заставляют предположить, что для них обоих он не стал родным. Во вступительной части Переа заявляет, что Эль-Кано болен телом, но здрав духом. Засвидетельствовали завещание семь человек — все баски. Первым после Хуана-Себастьяна подписался Андрес де Горостьяга, уроженец Гетарии, как и Эль-Кано. Далее свои подписи поставили Мартин-Гарсия де Саркисано (казначей флотилии), Эрнандо де Гевара (зять Эль-Кано), Хоанес да Сабала, Андрес де Алече, Андрес де Урьярте (кормчий), Андрес де Урданета (паж Эль-Кано). Каким утешением в подобную минуту служило, наверное, для Эль-Кано присутствие стольких его земляков!
174
Navarrete. Colección de Documentos Inéditos para la Historia de Espana, vol. I, p. 246.