В случае, если и его дочь, унаследовав его имущество, умрет бездетной, оно должно перейти к его брату Мартину-Пересу. Мартин-Перес назначается одним из душеприказчиков Эль-Кано, чьи имена перечисляются в следующем порядке: командор Лоайса, донья Каталина дель Пуэрто, Мартин-Перес, Родриго де Гайнса, Сантьяго де Гевара, Мартин де Уркьола, Доминго-Мартинес де Горостьяга (уроженец Гетарии).
Некоторые авторы клеймили Хуана-Себастьяна за предательство по отношению к Магеллану. Но можно задать вопрос: а способен ли был человек, подобный Магеллану, завоевать преданность такого крайнего индивидуалиста, как Эль-Кано? Лоайсе же он был верен с начала и до конца: в предпоследнем пункте своего завещания Эль-Кано просит капитан-генерала блюсти его интересы «при дворе его величества» и говорит, что во всем уповает на Лоайсу. Человек, который так относится к своему начальнику, не мог быть мятежником по натуре.
В заключение своего завещания он назначает опекунов своим детям. Их он вверяет попечению доньи Каталины, своего брата Доминго (священника в Гетарии), Доминго-Мартинеса де Горостьяги и Родриго де Гайнсы. Он просит их позаботиться о его сыне и о безымянной дочери и сделать все для их благополучия. И дважды повторяет эту просьбу. Хуан-Себастьян не был женат, он не имел детей, рожденных в браке, и все же он был настоящим семьянином.
Приближается последняя минута жизни Эль-Кано. В тесной каюте у койки умирающего собрались его брат Мартин-Перес, преданный паж Андрес де Урданета и друзья-баски, засвидетельствовавшие его завещание. Дрожащее пламя свечей отбрасывает неверный свет на их бледные, изможденные лица, омраченные горем. Урданета, опустившись на колени рядом с койкой, одной рукой поддерживает своего господина. У изголовья стоит капеллан, не сводя с умирающего внимательного взгляда. Вот он поднял руку, и все остальные падают на колени:
«Absolve que sumus Domine, animam famuli tul Juan Sebastian»[179].
«Понедельник 6 августа. Falleció el magnifico Señor Juan Sebastian de Elcano»[180].
Так сообщает Урданета в своем дневнике о смерти великого мореплавателя. Разительный контраст с этой горестной записью о кончине любимого и почитаемого начальника представляет лаконичное заявление матроса Хуана де Масуэкоса о том, что он «присутствовал при смерти Эль-Кано и помогал выбрасывать его тело за борт». Моряки обычно не склонны к словоизлияниям (даже их фольклор отличается известной суховатостью), и нам самим придется вообразить, как именно все это происходило в тот день среди безграничных просторов Тихого океана, в девяти градусах к северу от экватора и примерно в трехстах пятидесяти лигах к востоку от Марианских островов. Четыре человека по сигналу нового капитан-генерала поднимают доску с грузом, к которой привязано завернутое в саван тело Хуана-Себастьяна. Доска наклоняется над фальшбортом, капеллан, читающий молитву, осеняет покойника крестом, раздается всплеск, заглушающий голос священника, и моряки поднимают склоненные головы.
Никто никогда не узнает точно, где покоятся останки героического сына Гетарии…
Тот факт, что Эль-Кано и многие другие участники экспедиции умерли вскоре после смерти Лоайсы, послужил основанием для расследования, которое было проведено[181], когда в Испанию вернулся вышеупомянутый матрос Хуан де Масуэкос. Его спросили, не говорили ли на корабле, что Лоайса был отравлен. Ведь казначей, главный контадор (племянник Лоайсы), Ортес де Переа (писавший под диктовку Эль-Кано его завещание), кормчий Мартин-Перес (брат Эль-Кано) — все люди, занимавшие в экспедиции высокое положение, как и Эль-Кано, обедали тогда у Лоайсы и умерли вскоре после этого. Масуэкос ответил, что таких разговоров не было.
Как и Магеллан, Эль-Кано не извлек никаких личных выгод из своего подвига — ни он, ни его наследники не получили ни одной из обещанных наград, и в обоих случаях наследникам пришлось начать тяжбу в надежде получить суммы, указанные в королевских соглашениях. Сын Магеллана умер в младенчестве, как, по-видимому, и сын Эль-Кано, — во всяком случае, когда мать мальчика Мария де Эрньяльде подала прошение о выплате ей суммы, названной в завещании Эль-Кано, ее сын Доминго в этом прошении упомянут не был.
Трое братьев Эль-Кано умерли во время второго плавания к Молуккам, как и племянник Магеллана во время первого путешествия. Эрнандо де Бустаменте, любимый товарищ Эль-Кано, после смерти Хуана-Себастьяна обманул его доверие, перейдя на сторону португальцев. (По мнению историка Баррума, Бустаменте даже дал показания, поддерживавшие утверждение португальцев, будто за два года до этого, выступая перед смешанной комиссией в Бадахосе, Эль-Кано фальсифицировал факты, чтобы придать вес испанским притязаниям на Молуккские острова.) Точно так же Магеллан ошибся в своем ближайшем друге Дуарте Барбозе, который после смерти Магеллана на Матане подверг жестокому обращению его преданного слугу и толмача Энрике. В один день и час с Эль-Кано умер и новый назначенный им главный контадор Альваро де Лоайса (лишь на семь дней пережив своего дядю, капитан-генерала Гарсию-Хофре де Лоайсу). Всего через четыре дня после смерти Магеллана один из двух его преемников, Дуарте Барбоза, погиб от руки местных жителей. Сколько сходства можно обнаружить в двух классических путешествиях, совершавшихся примерно по одному маршруту!
180
«Скончался достославный сеньор Хуан-Себастьян де Эль-Кано» (исп.) —
Некоторые авторы называют в качестве даты смерти Эль-Кано 4 августа; например, М. Ф. Наваррете («Col. de los Viages etc.», tom. V, documento № 22) упоминает это число, ссылаясь на «Relaciones Impresas» Урданеты, но в «Relación Inédita» указывается 6 августа, и эта дата теперь общепринята. «Relationes Impresas» основаны на донесении, которое Урданета представил королю спустя много времени после возвращения с Молуккских островов и которое в отличие от его дневника («Relación Inédita», отобранного у него португальцами) не представляло собой непосредственной записи событий.
181
17 сентября 1534 года в Паленсии См. Navarrete Does. de Loaisa, № XXI; «Colección de Viages», etc., vol. V, p. 361.