Пратичи, расслабившись, лежала в кресле с полузакрытыми глазами. По её щекам текли слёзы, голова упала на плечо, губы дрожали, а руки повисли на коленях, как нежные стебли лотоса. Лишь длинные вдохи и выдохи заставляли её грудь подыматься.
Читрабхану подумал, не разбудить ли её. Он долго ждал — ему не хотелось её беспокоить, — затем снова начал играть. От этого музыкального импульса Пратичи проснулась. Читрабхану остановился и спросил:
— Ты спишь?
— Нет.
— С тобой что-то не так?
— Это не сон, не тревога, не пробуждение, не мечта, всё это — просто продолжительность опыта. Я не могу дать ему названия.
Произнеся это, она медленно протянула руку и взяла изображение Кришны. Глядя на него, сказала:
— Теперь я медленно начинаю припоминать. Всё это время существо, изображённое здесь, играло на своей флейте и танцевало на моей груди. Сейчас мне кажется, что это длилось целую вечность.
В дверях появился молодой человек и сказал:
— Читрабхану! Разве тебе неизвестно, что игра на флейте в пределах нашего ашрама категорически запрещена? Таковы инструкции Чарваки. Я заведую данным отделом, и мой долг — проинформировать тебя об этом. Последнее время по вечерам из твоего домика слышна эта музыка, что могут засвидетельствовать и другие ученики. Некоторых тутошних девушек это очаровывает и привлекает. Если это станет известно нашим учителям, тебе очень не поздоровится — ты сильно рискуешь.
Сказав это, он вышел.
— Что ещё такое? — сказал Читрабхану. — Никто не проинформировал меня об этом. По-моему, это расходится с логикой. Наш гуру не запрещает ничего без веской на то причины. Должно быть, за этим кроется какая-то опасность?
— Мне это известно, — ответила Пратичи. — Конечно, нехорошо перемывать другим косточки, но уж ничего не поделаешь. Это психологическая слабость нашего гуру. Логика здесь в том, что игра на флейте напоминает нашим молодым людям о Кришне. Я знала это и некоторое время даже поддерживала. Но теперь, после того, как ты сюда прибыл, твоя игра на флейте всё больше и больше меня привлекает. День за днём она меня уносит куда-то, её прикосновение увлекает меня в неизмеримые глубины всеосвобождающего блаженства. Я много размышляла над этим и не нашла ничего плохого. Потому я и прошу тебя играть на своей флейте. Мы в данном ашраме для того, чтобы узнать, что такое независимость и что такое наслаждение. Каким же образом мы нарушаем эти установки, когда получаем удовольствие от музыки флейты? К тому же я испытываю истинное освобождение от пут человеческого сознания. День за днём, выходя из своего эгоцентрического ограничения, я не считаю, что неправа. Но среди методов нашего гуру данного освобождения от последнего ограничения не нахожу. Истинная концепция свободы — свобода от концепций. Она не оставит места осуждению других, выпячиванию расовых недостатков, возникновению розни в группе людей и не создаст препятствия естественному течению какой-либо национальной культуры. А вот когда в сознании кроется разрушительный мотив, он сгущается в эгоцентрическую деятельность и никогда не приведёт к освобождению сознания и абсолютной независимости, которыми так хвалятся наши профессора. Похоже, сама природа истинной независимости совершенно отлична от того, что они пытаются изобрести. Открытие данной идеи свободы должно быть завершающим священнодействием человеческой души. К такой концепции независимости я пришла на сегодня. Сейчас она для меня истинна. Ничего, если завтра она изменится. Многие концепции со временем претерпели значительные изменения. Но даже тогда я не предвижу никаких перемен в моих нынешних представлениях, потому что с момента переживания этой музыки ничего не осталось, что было бы во имя меня. Возможно, окажется, что, собственно, и нечего больше менять. Ум пластичен и может принять вид множества мыслеформ той самой идеи, которую мы зовём независимостью. Они существуют, чтобы потом снова и снова быть скатаны в первоначальный шар пластилина. Когда сам ум растворяется и возносится в несуществование, где же остаётся возможность изменений? Я не могу найти потребность или возможность двигаться за пределы этого. Знаю только одну вещь — что я существую, однако теперь я другая, не та, кем была. И поскольку буду тем, кто я есть, то зову это вечностью.