Декан Цагин вздохнул, снова снял очки и прикусил дужку — сигнал к началу лирического отступления.
«Возможно, эта лестница поднимет нас в заоблачную высь, и мы столкнемся с причиной, Причиной с большой буквы, о которой мудрецы империи Тан знали без лабораторных экспериментов и флотилий научно-исследовательских судов. Или же эта лестница не приведет нас никуда. Она окажется бесконечной, закрученной в спираль, как лента Мебиуса.
Возможно, нам не хватает широты взгляда, мы видим перед собой лишь лестницу со ступеньками, а надо видеть мир, во всей его красоте и сложности, мир, где бушуют стихии, а не царствуют формулы. После крушения империи Тан прошла тысяча лет, у современных людей есть технологии, мощные машины, есть оружие, способное многократно уничтожить планету Земля. Казалось бы, в наше время можно уже не оглядываться на стихии, сбросить их со счетов. Но это не так, друзья мои. Мы лучше защищены перед лицом стихий, чем подданные империи Тан, но только немногим лучше. А кое в чем даже более уязвимы, чем они. Это подтверждает пример Чернобыльской АЭС и другие ужасные техногенные катастрофы, с которыми мы столкнулись в последние годы. Поэтому загадку Эль-Ниньо нужно решать. Это наш долг как ученых.
Кто знает, может быть, в этой аудитории сидит сейчас молодой человек, который сможет сделать это?»
Цагин обвел взглядом аудиторию, встретился глазами со мной, и меня словно током ударило.
«Я смогу! Я! Смогу!» Чтобы не выкрикнуть это, пришлось до боли прикусить губы.
Назовите это озарением или как угодно. Все, что сказал Цагин на лекции про майя, китайских мудрецов империи Тан, лестницу причин и следствий — все отпечаталось в моем мозгу, как следы сапог на мокром бетоне. И над всем этим — горящие неоновыми огнями слова: «Это сделаю я, Константин Левшин». Жизнь положу, зароюсь в библиотеках, буду спать по три часа в сутки, ликвидирую все академические задолженности, но я сделаю это. Не ради славы, званий или денег. Я сделаю это ради моей сестренки Нюши, ради матери и отца. Словно принося клятву, я дотронулся до нагрудного кармана рубашки, в котором лежало Нюшино письмо. Я получил его накануне вечером, несколько раз перечитывал, перед началом лекции прочитал еще раз.
Нюше недавно исполнилось восемь лет. До этого она присылала мне открытки, иногда вкладывала свои рисунки в письма родителей. Это было первое настоящее взрослое письмо, которое она написала мне собственноручно. И к тому же без ведома родителей. Листок из ученической тетради в полосочку, аккуратный девчоночий почерк, ни единой помарки. Отличница! Нюша написала мне, что папа ушел от них. Что ей очень грустно без него и без меня, что мама часто плачет. И дальше она спрашивала меня, стал ли я уже ученым, и могу ли я что-нибудь сделать, чтобы папа вернулся, мама перестала плакать, и все опять стало, как прежде. И потом еще про то, что она учится хорошо, на одни пятерки и всего только две четверки. Когда вырастет, она собирается работать в цирке с лошадьми, но, может быть, тоже станет ученой, как я. Точно она еще не решила.
Уезжая поступать в институт, я рассказал ей, что собираюсь стать ученым, что ученые могут все, они как волшебники — творят чудеса, и что я буду одним из таких вот волшебников. Нюша слушала меня с обожанием и восхищением. Еще бы! Я ведь ее старший брат. Я выходил во двор разбираться, если ее кто-нибудь обижал. Я позволял ей посидеть недолго в компании своих одноклассников и послушать песни под гитару. Я брал ее с собой в походы на Байкал. И теперь получалось, что я не оправдал ее надежд. Ее старший брат никакой не волшебник, и даже не ученый, он болтун, троечник, раздолбай и бездарность.
То, что отец ушел, не было для меня новостью. И мать и отец написали мне, каждый от своего имени. Их письма получились похожими. Там было много слов, объяснений, уверений, что они любят меня, что я когда-нибудь пойму и все такое. Оба писали о том, что я должен быть мужчиной. Это меня задело. Зачем надо напоминать, что я должен быть мужчиной? Если бы они не разошлись, разве в этом случае я не должен был быть мужчиной? Я бегло прочел, разорвал оба письма и запретил себе думать об этом. Но потом пришло письмо Нюши. Его я выучил наизусть, не мог с ним расстаться, оно жгло мне грудь сквозь ткань рубашки.