Так что же такое Эль-Ниньо? И где оно? И с чего начинается? Может, это никакие не колебания температуры, а человеческая «энтропия», самоубийственное разгильдяйство, тяга к хаосу. Это аккумулируется где-то в природе, уходит, как по громоотводу, в глубины океана и копится там, копится, пока даже с великого Океана не срывает крышку. А тогда уж получайте и не жалуйтесь, сами виноваты. И как же с этим бороться? Возможно ли? И надо ли?
Я непроизвольно дотронулся до грудного кармана рубашки, в котором долго носил письмо Нюши. Письма там уже не было, оно лежало в рюкзаке, вложенное в паспорт моряка. Не бойся, Нюша! Я не отступлюсь. Прав старший механик. Самое время упереться рогом. Первым делом спасем «Эклиптику». По законам «энтропии» должна она сгинуть, а мы ее спасем, отвоюем у хаоса. А я буду продолжать мои измерения, несмотря ни на что.
Справа зашуршала галька. Из темноты вырисовался знакомый силуэт. Это была Анна.
— Костя, почему ты тут сидишь? — спросила она.
Я достал из сумки анемометр, снял с фиксатора, прибор загудел на ветру.
— Не помешаю? — Анна уселась рядом, я почувствовал запах алкоголя. — Погода портится?
«Погода портится»! Женщина! Хорошая моя! Если бы ты знала, что сейчас портится!
— Последняя буря, как у индейцев? — со смешком произнесла Анна.
Я удивился.
— Какая буря?
Анна тряхнула волосами и подвинулась ближе.
— Это все очень ненаучно. Индейцы говорят, что скоро будет последняя буря, небо упадет на землю, ну и так далее… Но им это не страшно, у них есть Лодка…
— Какая лодка?
— Ну, Лодка, которая в лесу…
— В каком лесу?
— Ты что, не видел Лодку?! — Анна удивилась. — Ты же был в лесу!
— Я всего один раз там был, и… недолго.
— Ты не видел Лодку!!! — воскликнула Анна.
— Не видел…
— Так пойдем туда! Пойдем, я тебе покажу! — она схватила меня за руку и потянула.
— Там охрана, собаки, — сопротивлялся я.
— Никого там нет, — смеялась Анна, — охранники ушли праздновать Новый год, и собаки тоже.
Она оказалась права. Под навесом, где обычно сидели охранники, никого не было.
— Пойдем скорее, не бойся, — тянула меня Анна.
Я и не боялся. Почти. Воспоминания о десятисантиметровых жуках были еще слишком свежими, и тогда дело было днем, а теперь ночь, темень, не видно ни зги. Только мы переступили невидимую границу леса, нас окружили звуки — стрекотание, скрежетание, выкрики, стоны.
— Это недалеко, — подбадривала Анна. — Вон ее уже видно!
Из темных зарослей торчали два толстых деревянных шеста на веревочных распорках, увенчанные плетеной люлькой. Когда мы подошли ближе, стало понятно, что это мачта тростниковой лодки, огромной, не меньше тридцати метров в длину.
Нос и корма ее были задраны высоко вверх. В средней части располагалась надстройка размером с хороший дом. Лодка стояла на стапелях, словно подготовленная к спуску на воду, правда, кругом был тропический лес.
Чтобы убедиться, что это не видение, я похлопал по гладкому тростниковому боку. Лодка была настоящей.
— А почему так далеко от воды? — спросил я.
— Не знаю, — ответила Анна, — индейцы что-то рассказывали Манкевичу, но я уже забыла…
— Красивая! — сказал я, отступая на несколько шагов назад.
Огромная тростниковая лодка в ночном лесу и вправду смотрелась завораживающе. В темноте можно было разглядеть, что надстройка раскрашена перуанским орнаментом. Даже снасти были разноцветными. От палубы и бортов к верхушке двойной мачты тянулось множество красных, желтых, черных, зеленых веревок. Такелаж был, пожалуй, слишком замысловатым.
— Она красивая, а я? — Анна сзади обхватила меня руками и зашептала на ухо. — А я — красивая?
Я меня перехватило дыхание.
— Ты — очень.
— Закрой глаза, — услышал я.
Я послушно закрыл. Сначала почувствовал у себя на губах ее дыхание, потом влажное прикосновение ее губ, едва ощутимое, потом увереннее, жарче, в голове полыхнуло, я обнял Анну за талию, впился в ее губы и почувствовал, как она влечет меня вниз.