— Всегда готов! — гаркнула Мурка, потому что больше ей было сказать совершенно нечего.
Модестовна подозрительно посмотрела на нее из-за очков.
— Пройдемте, — сказала она сухо. — Я познакомлю вас с педагогом.
— Мужчина? — деловито осведомилась Мурка.
— Пульхерия Ивановна — наш старейший педагог, выпускница института благородных девиц, — еще суше сказала Модестовна. Мурка заметно приуныла. — Сам Керенский целовал ей руку на выпускном балу, — между тем продолжала Модестовна. — Между прочим, по классу вокала она всегда имела «отлично». Ее любимый романс «О, смерть, молю, поторопись» имел бешеный успех во всех великосветских гостиных.
— Не поторопилась? — спросила Мурка.
— Кто? — не поняла Модестовна.
— Ну, смерть. Не поторопилась? Пульхерия Ивановна чай не девушка уже?
Модестовна онемела.
— Пульхерия Ивановна, — наконец вымолвила она, — никогда не была замужем. Я говорю вам это для того, чтобы вы ненароком не позволили себе какую-нибудь бестактность, милочка. Войдем. — И она открыла высокие дубовые двери.
Мурка вошла.
В огромном зале на сцене стояли пять первоклассников. Жалобно звучали их тоненькие голоски. «Ласковое солнышко вышло из-за тучки...» — уныло выводили они. Перед первоклашками помещалась крошечная уютная старушка с румяным булочным личиком. Старушка резво размахивала руками и подпевала довольно приятным меццо-сопрано: «Я хлебну из горлышка сладенькой шипучки!».
— Пульхерия Ивановна, дорогая, — негромко сказала Модестовна. — Оторвитесь на минутку. Я привела вам новую ученицу.
Старушка широко улыбнулась, радостно закивала головой и еще резвее замахала ручками, что означало: «Сейчас, сейчас, только закончу свою партию. А вы пока полюбуйтесь на моих ангелочков».
— Подождем, — сказала Модестовна, усаживаясь в кресло.
Но Мурка ждать не стала. Мурка шагнула прямо на сцену и протянула Пульхерии лапу с наколкой.
— Я тут насчет «Нарьян-Мара» интересуюсь, — грубо сказала она.
Пульхерия посмотрела на Мурку, перевела взгляд на ее лапу и уставилась на наколку. Глаза ее начали расширяться и через минуту уже катились прочь из орбит. «Шипучки-и-и-и!» — тянула Пульхерия, и голос ее уходил куда-то в поднебесные выси. Он становился все тоньше, тоньше, и наконец, взвизгнув, как несмазанные тормоза, Пульхерия отскочила прочь от Мурки. Тут она подавилась собственным голосом, закашлялась, захрипела, согнулась пополам и схватилась рукой за горло.
— На понт берешь, начальничек! — прохрипела она, с ненавистью глядя на Мурку. — Нарьян-Мар без мазы клеишь! Мы туруханские, нам ништяк!
Модестовна квакнула и приложила сучковатую лапку к тому месту, где у нормальных женщин обычно располагается грудь.
— Пульхерия Ивановна, милая моя! — воскликнула она. — Что, прошу прощения, за жаргон! Откуда такие выражения, голубушка?
Пульхерия тряслась мелкой дрожью. Поклацав зубами, видимо, для острастки, она залезла в карман, вытащила кусок газеты, махорку, скрутила цигарку и закурила.
— Я тебе не голубушка, крыса ты подколодная! — процедила она сквозь зубы и сплюнула прямо на сцену. — Я тебе в натуре бабаня Любаня. Так меня на зоне конкретные пацаны звали, и ты так зови!
Модестовна остекленела. Она глядела на бывшую Пульхерию Ивановну остановившимися глазами, и Мурке на секунду показалось, что если подойти и щелкнуть ее пальцем по лбу, то она рассыплется на мелкие осколки. Подошла и щелкнула. Из любопытства. Модестовна не рассыпалась. Модестовна шумно перевела дух и вдруг заорала:
— Милицию! Немедленно! Ко мне в кабинет! Оборотень в детском заведении! Объяснительную! Писать! Дети в опасности! Ноту протеста в ЮНЕСКО!
И умчалась к себе в кабинет.
Все-таки она была дамой старой закваски, а дамы старой закваски из-за таких пустяков не ломаются.
— Мне милиция без надобности, — пробормотала экс-Пульхерия и поплелась за ней. — Я уж лучше на мирные переговоры.
Мурка пошла следом.
В кабинете у Модестовны бывшая благородная девица сочиняла объяснительную записку.
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА НОМЕР СЕМЬ,
в которой происходит саморазоблачение оборотней
Я, Пульхерия Ивановна Колобков а, она же бабаня Любаня, она же Вольфсон Голда Мееровна, она же Райка Острое Перо, она же Арво Гуусинен (в том случае, если на дело приходится идти в мужском платье), она же пани Иржичка, она же Милашка Сью, со всей ответственностью заявляю, что в институте благородных девиц никогда не училась и о Керенском знаю только понаслышке, так как в гимназию мне ходить было рано, а в школу поздно. Музыкальной грамоте не обучена, как, впрочем, и любой другой. Букв не знаю. Цифр не разумею. Нот не различаю. Также не умею: