Через три месяца я подала документы в Союз писателей. В комиссии по приему молодых дарований прочли все мои романы и остались довольны. Главным образом тем, что они их раньше не читали. Бог миловал, как сказал мне один очень симпатичный старенький писатель, который никак не мог адаптироваться к действительности и продолжал писать о чешских событиях 1968 года и прятать рукописи в стол, так как боялся, что его посадят. А тут я со своей Рогнедой. Он не ожидал, что в нашей стране есть люди, которые так широко и свободно мыслят. И очень долго жал мне руку.
Короче, в Союз писателей меня не приняли.
А и не очень-то было надо! Я просто хотела насолить Настоящему Джигиту, который слишком уж задирает нос! Он считает, что быть настоящим писателем очень трудно! Ан нет! Очень даже нетрудно!
Мое триумфальное шествие продолжалось довольно долго. Я успела купить новую трехкомнатную квартиру, но запихивать Интеллектуала в личный кабинет не спешила. Я решила, что личный кабинет теперь нужен мне, раз я такая незаменимая творческая единица! Кабинетик я оборудовала прелестный. Пара кушеточек изумрудно-зеленого цвета, обитых китайским шелком, коллекция старинных кукол, засушенные розы, японский чайный сервиз на резном столике из палисандрового дерева. Ах да, чуть не забыла. Еще бюро с компьютером.
Скандал подкрался незаметно. На одной из читательских конференций, которые повсеместно устраивала Мышка, ко мне подошел вполне пристойный на вид гражданин и попросил надписать книгу. Я с удовольствием надписала. Я вообще с большим удовольствием надписывала книжки и раздавала автографы, считая, что любой человек имеет право на свои 15 минут чужой славы. А мне не жалко, я поделюсь. Так вот, не подозревая никакого подвоха, я подписала книжку. Гражданин между тем задал мне вопрос, правда ли, что я сама пишу свои книги, или на меня работают литературные негры. «Сама», — скромно ответила я и потупилась. «Оно и видно», — сказал гражданин, после чего незамедлительно начал безобразный скандал.
— Она жулик! — орал гражданин. — Я провел спектральный анализ! Она нас дурит!
— А еще очки надел! — орала я в ответ, отбиваясь от охранников, которые пытались затащить меня в подсобку от греха подальше. — Интеллигент в нулевом поколении!
— Я тебя выведу на чистую воду! — надрывался гражданин. — Я профессор! Я лингвист! Я диссертацию защищал!
— Лучше бы ты себя защищал! — кричала я, брыкаясь. — Ща как дам в линзу!
Словом, вела себя как взбесившаяся Мурка, что вообще-то мне несвойственно. Но тут я почувствовала неладное и со всей страстью бросилась на собственную защиту. Очкастый изверг оказался лингвистическим профессором, который провел детальный анализ моих произведений и выяснил, что они написаны практически под копирку. А денежки, между прочим, берут за каждое. И немалые. Это совершенно вывело профессора из себя, и он решил бороться за чистоту родной литературы. Он написал открытое письмо президенту российского Пен-клуба, первому секретарю Союза писателей и генеральному директору Книжной палаты с требованием немедленно запретить издание моих книг, наложить на меня штраф в размере одной минимальной зарплаты и выставить общественные пикеты у моего дома. Транспаранты для пикетов профессор заготовил заранее. «Руки прочь от Толстого и композитора Туликова!» — значилось на них, хотя на Толстого я и не замахивалась. Ни одной рукой. Что уж тут говорить о Туликове. Открытое письмо было опубликовано во всех центральных газетах и помещено в Интернете. Профессор сразу стал знаменитостью. Но этого ему показалось мало. Ему надо было унизить меня как личность. Поэтому он отправился на читательскую конференцию. После устроенного им скандала в прессе тут же появились злобные статьи по поводу моего творчества, которые на все лады поддерживали профессора. А одна наиболее злобная критикесса прямо писала, что я самый черствый коржик русской литературы и никакая любовь этого обстоятельства не победит. Я думаю, у нее были проблемы с климаксом.