Они уже выехали на автостраду, когда музыка сменилась экстренным выпуском новостей. Говорили о зверском убийстве в ришон-ле-ционской бане. Четверо погибших оказались полицейскими, во главе с командиром следственного отдела полковником Моше Устрахи. Диктор и сменившие его обозреватели вспоминали громкие дела, которые вел Устрахи в последнее время, перечисляли его многочисленных врагов в политическом и уголовном мире. Потрясенные полицейские начальники клялись найти и покарать убийц. Министр внутренних дел указывал на недопустимую атмосферу подстрекательства, создаваемую некоторыми безответственными кругами общества, атмосферу, в которой только и возможны подобные отвратительные убийства. Ему вторил министр юстиции, предупреждая, что гибель Устрахи является прямой угрозой демократии, а потому необходимо принять жесткие меры для ее — демократии — защиты. Корреспонденты передавали исчерпывающие подробности с места событий. Всё, в общем-то, соответствовало истине, за исключением одного — осинового кола. Об этой живописной детали не упомянул никто. Как будто его там и не было, осинового кола. Не было.
Часть 6
Министр юстиции Йосеф (Толи) Глупид любому внешнему непредубежденному наблюдателю представлялся не более чем бесформенной расплывшейся жабой, время от времени выквакивающей что-то, не заслуживающее внимания. Но впечатление это было обманчиво, как и большинство впечатлений внешних непредубежденных наблюдателей. Дело в том, что, если наблюдатель действительно взыскует истины, то он просто обязан быть предубежденным, причем, чем больше, тем лучше. Вот и в случае с Глупидом непредубежденные наблюдатели попадали прямиком впросак, где и ворочались, нелепые, смешные и далекие от реальности, как и все несносные снобы. Потому что внутри Йоси Глупид был вовсе не жабой и уж во всяком случае не бесформенной. Наоборот, устройство Глупида было весьма жестко структурировано.
На самом деле, он представлял собою аппарат, известный в позапрошлом веке под названием «органчик». Умные мастера давно знали, что диск с колышками, крутящийся под действием пружины, может извлекать удивительные звуки — при условии, конечно, что эти колышки вовремя дергают за соответствующие струны или нажимают на соответствующие клавиши. Более того, меняя диски, хозяева органчиков добивались совершенно разных мелодий и тем. Увы, менять диски было ужасно дорого вследствие неоправданно завышенной стоимости ручного труда при их изготовлении. Поэтому большинство органчиков довольствовались одной-единственной темой, именуемой в таком случае «темой жизни». Глупиду повезло намного больше. У него имелось несколько пластинок. Главная, любимая, пела песню о людях в черных сюртуках.
Собственно говоря, изготовивший ее мастер намеревался соорудить песню о людях в белых халатах, восславив таким образом благородный труд врачей и медсестер. Но накануне, как назло, случился праздник, и мастер, будучи, как и все мастера, большим любителем спиртного, загулял, собака. Домой он попал чисто случайно, обстукав головой по дороге все стены, за что утренний его синдром и получил впоследствие название «об-все-стенного». В дополнение ко всему прочему, мастер, по свойственной всем мастерам беспечности, забыл позаботиться об утренней опохмелке. Так или иначе, но результатом этого сложного стечения обстоятельств явилась неспровоцированная и совершенно необоснованная ненависть ко всему сущему, коию безымянный мастер ощутил в себе, продрамши зенки, утром указанного дня.
Другой бы взял, да и обгадил бы заданную ему заранее тему. Но истинный художник осознает свою ответственность перед Всевышним. Мы-то, дураки — кто… мы-то все схаваем… а вот Всевышний — хрена!.. Всевышний не то что в кости не играет, он и пивом коньяк не запивает, во как! И мастер, пьян-пьян, обвсестентен-обвсестентен, но понимал это вполне, как это и свойственно истинным мастерам. И боялся. Нет человека, более богобоязненного, чем настоящий художник. Он и богохульствует-то потому, что страшно бедняге до невозможности. Но это — ладно, это — неважно. Важно же то, что мастер, сублимируя, так сказать, свою обвсестенную отрицательную энергию, постарался отвести удар как можно дальше от несчастных медиков.
В самом деле, что может быть дальше от белых халатов, чем черные сюртуки? Но, поскольку черные сюртуки все-таки существуют, а вредить не хотелось бы никому, то художник постарался добавить к ним что-нибудь совсем уж невообразимое… ну, например — меховую шляпу колесом… и при этом что-то еще более нелепое… ну, допустим, — белые нитяные чулки под широкими, но короткими штанишками. Действительно, дураку понятно, что никто не станет носить одновременно меховую шляпу и описанные нитяные чулки… потому что первое — для холодов, а второе, наоборот, для полных мудаков на жаре… или уж, с большой натяжкой — для обвсестенных пережравших алкашей… ну, и так далее, без конца, потому что нет предела совершенству.