— Я заснула, — произнесла она первое, что пришло ей в голову.
— Нет, — возразил Таниэль. — Ничего подобного.
Чердак, где обосновалась Кэтлин, прежде служил художественной мастерской матери Таниэля. Он был самым верхним помещением дома номер 273 по Крофтерс-Гейт и, в отличие от комнаты Таниэля, давал исчерпывающее представление о характере его нынешней хозяйки. В просторном зале отсутствовали стены и перегородки, он полностью просматривался отовсюду, и где бы ни находились хозяйка или ее гости, любой мог разглядеть каждый предмет обстановки, будь то миниатюрный столик или широкая кровать с четырьмя шаткими опорами для балдахина. Кровать стояла под одним из косых чердачных окошек, и в ясное время суток ее освещало солнце, которое беспрепятственно проникало во все углы сквозь многочисленные окна с северной и южной стороны и заливало своими яркими лучами жилище Кэтлин.
На чердаке безраздельно царил артистический беспорядок, что было вполне в духе его обитательницы. Ни один предмет убранства не соответствовал всем остальным ни цветом своим, ни формой, и все они валялись как попало или стояли в совершенно не предназначенных для них местах. Хвост чучела какой-то хищной птицы торчал из пасти чучела аллигатора, подвешенного к потолку и раскачивавшегося на сквозняке из стороны в сторону. Груды сложенных как попало книг высились возле книжных шкафов, поскольку у их владелицы не было желания и времени поставить их на полки, хотя большинство фолиантов были редкими и ценными изданиями, и стоимость почти любого из них равнялась месячной плате за наем большого особняка в центре Лондона. Темные, зловещего вида литые пентаграммы пылились на шкафах и полках, соседствуя с черными восковыми свечами, куклами и плюшевыми медвежатами. А над кроватью с расшатанных опор свешивался роскошный балдахин, траченный молью и порванный во многих местах, что свидетельствовало о его почтенном возрасте и о том, что когда-то он украшал собой более изысканную спальню.
— Вот здесь! — с торжеством воскликнула Кэтлин, извлекая из стопки растрепанную книгу в темно-коричневом кожаном переплете с вытесненным золотом названием на языке, который был Таниэлю незнаком.
Не вставая с корточек, она перебралась поближе к Таниэлю, сидевшему на скрипучем низком табурете, и поместила раскрытую книгу между ним и собой.
— Что это за язык такой? — спросил он, вглядываясь в непонятные значки, которыми были испещрены страницы.
— Санскрит, — рассеянно ответила Кэтлин, погрузившись в чтение. — Я помню, что видела нечто подобное где-то здесь…
Она привела Таниэля сюда, чтобы показать эту книгу, сразу же после того как он дал Элайзабел очередной порошок снотворного и проводил в спальню. Час для охотников за нечистью был уже поздний — утро полностью вступило в свои права. Обоим пора было отправляться в постель, но Кэтлин, словно ищейка, почуявшая след, не могла его оставить, пока он был еще теплый, и мчалась по нему с удивительным упорством и азартом.
— По-моему, он больше всего похож на осьминога, — сказала она.
— Разве у осьминогов бывают такие клыки? — возразил Таниэль, склоняясь над книгой, которая лежала перед ним вверх тормашками. — И под каким странным углом его изобразили: так и кажется, что он сейчас вырвется из своей рамки.
Кэтлин отвела взгляд от книги и забарабанила пальцами по колену, выстукивая какой-то мотив.
— Ты ведь помнишь, что она говорила?
Таниэль хмуро кивнул.
— Братство.
— Братство. — Кэтлин внезапно поднялась на ноги, вытянула руки и стала наклоняться назад и вниз, пока ее ладони не коснулись пола. Оттолкнувшись ступнями, она перекувырнулась в воздухе и с легкостью выпрямилась. — Может статься, — сказала она, склонив голову набок с лукавым выражением, которое нисколько не соответствовало серьезности ее слов, — что мы ввязались в нечто гораздо более опасное, чем нам казалось вначале. Ты готов идти до конца?
Таниэль откинулся назад, и ветхий табурет под ним протестующе заскрипел.
— У тебя когда-нибудь бывало такое ощущение, — спросил юноша, что выбор пути, по которому идешь, сделал за тебя кто-то другой? Что какая-то сила, названия которой ты не знаешь, зовет тебя, влечет, манит, сталкивает в сторону от той дороги, которую ты прежде считала своей? Понимаешь, мне кажется, что мной как будто кто-то руководит, а я вынужден слепо повиноваться. Потому что противиться этому призыву у меня нет сил.
Кэтлин сцепила ладони в замок и взглянула на него, изогнув бровь.
— Таниэль, ты выражаешься напыщенно и витиевато о самых обыденных вещах, как делают одни только мужчины Давай-ка повтори все то же самое, только попроще.
— Я… — неуверенно выдавил из себя он. — Я ей нужен.
— Ты нужен ей? — хихикнула Кэтлин. Таниэль проигнорировал ее насмешку.
— Она одинока, напугана, она стала жертвой чьих-то злых козней, и у нее нет больше никого на свете.
Он ненадолго смолк. На чердаке становилось все светлее. Ветер колыхнул занавеску на одном из приотворенных вертикальных окон.
— Я хочу с ней подружиться, — продолжал Таниэль, медленно подбирая слова. — Я хочу… какого-то разнообразия в своей жизни, понимаешь, Кэтлин? Она так непохожа на всех, кого я знал прежде. До недавнего времени она вела совсем иную жизнь, ничуть не похожую на мою. Мне хочется узнать, что это была за жизнь. А больше всего я бы хотел помочь ей.
Кэтлин понимающе улыбнулась. Она всегда понимала Таниэля. Они были родственными душами.
— Страница сто двадцать семь, — сказала она, кивком указывая на книгу.
Таниэль мельком взглянул на раскрытый том, перевел взгляд на Кэтлин и с упреком сказал:
— Ты с самого начала знала, где искать.
— Хотела с тобой поболтать, — усмехнулась Кэтлин и, посуровев, прибавила: — Прежде чем ты это увидишь.
— Так тебе известно, что это? — допытывался он. — Что это за знак? И его значение?
— О да, — ответила Кэтлин, и по ее тону он понял, что его ждет открытие не из приятных. — Он известен как шакх-морг. Этот символ используют приверженцы культа Глау Меска — Глубоководных. В последний раз его обнаружили тринадцать лет назад, на месте сборищ оккультистов в Чипсайде. Знак этот был составной частью многих из их церемоний. — Помедлив, она продолжила: — Эти люди поклоняются наиболее могущественным монстрам. Они устанавливают с ними определенные взаимоотношения, приносят им жертвы, работают на них, а те делятся с ними своей силой и мощью, своими сверхъестественными способностями.
— Но почему я об этом ничего не знал? — спросил Таниэль, хмурясь при мысли о столь серьезном пробеле в своем образовании.
— У нас в Лондоне последователей культов, подобных этому, в прежние времена было немало, но в наши дни их не так-то просто найти и разоблачить. Они или стали лучше маскироваться, или влились в более мощные сообщества. А кроме того, это работа пилеров. Мы, охотники, имеем дело с нечистью, что нам до этих дурацких сборищ, на которых кучка дегенератов пытается вызвать демона при помощи планшетки для спиритических сеансов и молитв, читаемых задом наперед? Ну а у пилеров, как водится, других забот по горло, им тоже не до оккультистов.
— Выходит, и она последовательница культа? И состоит в Братстве?
— Не исключено, — кивнула Кэтлин. — Но вряд ли члены Братства так глупы и неосторожны, чтобы метить свои тела татуировками и тем самым подбрасывать такую вескую улику против себя тем, кто их выслеживает. Нет, шакх-морг на ее копчике наверняка служит иным целям. Например, они нередко выжигают его на коже тех, кого потом приносят в жертву.
Кэтлин уселась на скамью возле Таниэля и сладко потянулась.
— Что же касается татуировки — как мне известно из многочисленных источников, они утруждают себя нанесением ее на кожу жертвы только в том случае, если обрекают ее не на мгновенную смерть, а на вселение в ее тело какой-то иной сущности.
— Но как им такое удается?
— Так ведь это только теория, — вздохнула Кэтлин. — Непроверенные слухи. И согласно теории, если духу необходимо тело, оно должно быть освобождено от души, которая в нем обитает от рождения. Жертве дается яд, который ее медленно убивает. И нуждающийся в телесной оболочке дух завладевает ею. Но он не станет поселяться в мертвом теле, а внедряется в умирающее. А перед самой смертью истерзанному телу вводится противоядие, и новый дух, вселившись в него, без труда побеждает прежний, ослабевший, и изгоняет его.