Девушка плюхнулась на кровать и тяжело вздохнула.
— Что случилось? — спросила Сара.
— Эта Мэйв совсем чокнутая! И дура к тому же.
— Брин! — негодующе воскликнула ее мать.
— Не понимаю, зачем учить наизусть все, вплоть до ударений в слове и порядка следования имен в списках.
— Мэйв — необычайно талантливая и достойная Хранительница.
— Она же старая! — воскликнула Брин.
— Как и я, как и Персефона. Уверяю тебя, мы еще не выжили из ума.
— Ладно, если ты старая, то Мэйв — древняя и точно не в себе! — Брин уселась, скрестив ноги. — Она рехнулась, если думает, что нормальный человек в состоянии запомнить столько мелких подробностей. Кому какое дело, что в списке погибших воинов в Битве при Гленмуре Хэйген идет после Додена?
— Понимаю, тебе трудно удержать в памяти все, — сказала Сара. — Однако ты не должна винить в своих неудачах других. Так Хранителем не станешь. Тебе следует уделять учебе больше времени.
Брин скривилась и сложила руки на груди.
— Твоя мать права, — заметила Персефона. — Быть Хранителем не значит лишь запоминать предания. Это еще и большая ответственность. Знание традиций и законов жизненно необходимо. Понимаю, мелкие подробности вроде когда и что сажать кажутся тебе скучными, но от них зависят людские жизни! Именно поэтому Хранители пользуются глубоким уважением.
— Знаю, но… — Брин обиженно отвернулась.
Персефона вздохнула.
— Брин, я так тебе сочувствую! Сейчас ты очень молода, но в будущем станешь прекрасным Хранителем! Тебе всего пятнадцать, и времени, чтобы научиться, предостаточно. Слушайся Мэйв, делай, как велено и не спорь. Если она потеряет терпение, то вместо тебя возьмет кого-нибудь другого.
— Может, так оно и лучше, — отозвалась Сара. — Продолжишь осваивать ткацкий станок.
— Мама, ну хватит! — Брин закатила глаза, потом встала и взяла пустую бутыль из тыквы.
— Сама назвала меня старой. Когда я совсем ослабею, мне понадобится преемница.
— Я не говорила, что ты старая! Я сказала, что старая — Мэйв, потом добавила, что она древняя. Ты сама завела речь о своем возрасте!
— Отличная у тебя память, — отметила Персефона.
Брин сверкнула озорной улыбкой.
— Ты должна быть на моей стороне, Персефона! — с укоризной проговорила Сара и обернулась к дочери. — Твоя бабушка, Брингильда, открыла мне секрет изготовления рэнской ткани и…
— И ты ненавидела ткать! — закончила за нее Брин. — Ты терпеть не могла мать моего отца за то, что она заставляла тебя работать часами.
— Конечно. Я была упрямой девчонкой вроде тебя, и все-таки справилась. Я научилась ткать, и это здорово. Иначе бы ты и половина далля ходили голыми, да и что бы мы делали с шерстью, которую настригает твой отец?
— Быть Хранителем тоже очень важно. Так сказала Персефона, а ведь она помощница вож… — Брин в ужасе закрыла рот рукой, будто нечаянно наступила на едва вылупившегося из яйца цыпленка.
— Ничего страшного, — заверила Персефона, потирая палец, на котором прежде носила кольцо. — Нам всем нужно привыкнуть к переменам.
Снаружи раздалось лязганье — бой начался. Кто-то выругался, кто-то охнул. Зрители вскрикнули, потом захлопали и загудели. С глухим ударом топор стукнул по щиту. Брин помчалась к порогу, но мать схватила ее за руку.
— Не надо тебе смотреть!
— Я за водой. У нас вода кончилась, знаешь?
— Брин… — В голосе Сары прозвучало явное неодобрение.
— Я только…
Раздался недовольный гул и шарканье ног, затем треск и вопль. Зрители снова вскрикнули, только на этот раз вовсе не одобрительно. Схватка за место вождя закончилась, и началась другая битва: женщины далля пытались спасти жизнь проигравшему.
— А ну, шевелись! — крикнула Падера.
Она среагировала первой. Круглая головка, пышная грудь и широкие бедра — Падера здорово смахивала на снеговика в юбке, однако шустро ринулась вперед, обгоняя мужчин вдвое больше нее ростом. Падера была старухой, еще когда родилась Персефона, теперь же она являлась самой старой в клане Рэн. Жена фермера вырастила шестерых детей и бесчисленное множество коров, свиней, цыплят и коз. Падера постоянно выигрывала на осеннем празднике урожая, получая первые призы за самые крупные овощи и лучшие пироги. Никого более уважаемого в далле просто не было.
Услышав Падеру, кольцо сочувствующих разомкнулось. При виде места схватки Персефона вскрикнула. Нога Холлимана была в крови от колена и ниже. Мокрый от пота Коннигер пятился, едва удерживая топор. Заточенное каменное лезвие потемнело, на землю падали капли. Он смотрел на Холлимана со странным выражением на лице. Он будто чувствовал себя виноватым.