Падера снова подняла взгляд, на этот раз на руки великана.
— Тебе нужен крючок. — Она посмотрела на Роан. — Руки моего Мэлвина тоже были слишком велики для таких дел. Роан может сделать крючок, с которым даже твои лапы справятся. Верно, Роан?
Роан, глядевшая на великана с не меньшим изумлением, чем остальные, прищурилась и сдвинула брови. Она сунула в рот прядь волос и задумчиво пожевала. Потом удивила всех, подойдя к высоченному великану и схватив его за правую кисть. Роан поднесла ее к свету, падавшему через проем, осмотрела и приложила к ней свою ладонь. Разница оказалась поразительная: рука Роан была как у куклы. Великан молчал. Роан пробормотала себе под нос, кивнула и метнулась в заднюю часть дома, где под грудой хлама стоял верстак Ивера.
Великан посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на Падеру и цыпленка.
— Фаршируешь? — спросил он, пытаясь рассмотреть.
Падера кивнула и подняла цыпленка повыше.
— Начиняю хлебом и тимьяном.
— А чеснок?
— Само собой.
— А масло? — Падера скривилась. — Ясно, глупый вопрос. У меня не всегда бывает масло. Как насчет перца?
Падера уставилась на него одним глазом, на этот раз втянув обе губы.
— Я тебе что — королева дхергов? Думаешь, Дроум одарил меня несметными сокровищами? Упреждая дальнейшие расспросы скажу, что не стану добавлять ни шафран, ни золото, ни изумруды.
Великан задрал рубаху. Под ней на длинной веревке висело несколько мешочков. Он развязал один, высыпал немного содержимого на руку и протянул старухе.
Падера приковыляла к нему, и великан высыпал ей щепотку на ладонь. Старуха изумленно подняла бровь. Великан усмехнулся.
— Как тебя зовут? — поинтересовалась Падера.
— Григор.
— Григор, не хочешь ли остаться на ужин? — спросила Падера. Оглянувшись, она добавила: — Думаю, нам понадобится больше цыплят.
Стена Далль-Рэна достигала двадцати футов в ширину, внутри была земля, по бокам бревна. На вершине росла трава, и постоянные патрули вытоптали в ней тропу, идущую вокруг всего далля. После ужина Рэйт прошелся от одного края ворот до другого, глядя на закат. С высоты был хороший обзор на окрестности. На западе простирался лес — черный контур с зазубренными краями. На востоке виднелись отлогие зеленые холмы. С севера на юг поля прорезала дорога, которая просматривалась даже в гаснущем свете дня.
Рэйт гулял, завязав ли-мору на одном плече. Вечер был приятный. Весна отпустила зиму на покой и стремилась к лету. Особо явным этот переход делали сверчки и вибрирующий гомон древесных лягушек, очень громкий со стороны леса.
Теперь дорога станет легче.
Услышав скрип лестницы, Рэйт обернулся и увидел взбирающуюся на стену Персефону. Он поспешил навстречу и протянул руку. Рэйт действовал непроизвольно, однако коснувшись ее пальцев, ощутил их близость особенно остро. Руки человека могут сказать о многом. Ее ладонь была очень теплой.
— Малькольм сказал, что ты здесь. Он подумал, я должна тебе сообщить, что иду поговорить с Коннигером, — пояснила Персефона, поднявшись наверх. — Право слово, я не жду неприятностей.
Женщина смотрела на него, сложив руки на груди, все еще в черном траурном платье. Подбородок опущен, глаза подняты на Рэйта. Это решило дело.
— Ночью здесь приятно, — проговорила она. — Сколько сотен раз я ходила по этому кругу!
— Мало откуда открывается такой удачный обзор.
— Тебе не приходилось бывать на башне Алон-Риста? — Он покачал головой. — Но саму-то башню ты видел?
Он кивнул.
— Далль-Дьюрия находится рядом с Грэндфордом. Башню не заметить трудно, вот только фрэи не устраивают обзорных экскурсий.
Она посмотрела на север, словно пытаясь разглядеть высокий выступ башни.
— В Дьюрии у тебя семья?
— Нет, — ответил он, — семьи больше нет. У меня было трое братьев и сестра. Хайм и Хегель погибли в долине Высокое Копье, сражаясь с гула-рхунами. Там и похоронены в братской могиле.
— Мне жаль…
— Не надо. Я не любил братьев. Даже Дидана, который был лучшим из них и почти мой ровесник. Даже он был сволочью. Однажды пырнул меня в руку за то, что я вздумал поиграть с его новым ножиком. Прижал меня к земле, воткнул острие в ладонь и спросил: «Значит, хочешь испробовать лезвие?»
Персефона поморщилась, будто все происходило на ее глазах.
— Сколько тебе тогда было?
— Шесть, — ответил Рэйт. — Так что да, братцы у меня были те еще гады, зато мама и сестренка замечательные! К счастью, отец с братьями редко бывали дома. Когда они уезжали, мы не ложились допоздна, пели песни и рассказывали сказки. Кайлин, моя сестра, была неимоверной выдумщицей. Почти в каждой сказке — призрак, дракон или герой, спасающий прекрасную девушку. Мы собирались у очага, зимние шторма сотрясали стены, и она все рассказывала и рассказывала. Она помогала нам забыть, как мало осталось кизяка для растопки и как холодна ночь. Кайлин умела сделать так, что с ее сказками мы попадали в другой мир, теплый и чудесный. Лучшие времена бывали, когда все отправлялись на войну, и мы оставались втроем.