– Артет, – так звучал дереитский титул жреца, – корабль, на котором я прибыл, отбывает обратно во Фьерден через час. Вы должны быть на его борту.
От удивления Фьен открыл рот:
– Что?..
– Говорите на фьерделле! – рявкнул Хратен. – Неужели за десять лет среди арелонских язычников вы умудрились забыть родной язык?
– Нет, ваша светлость, нет. – Фьен перешел с эйонского на фьерделл. – Но я…
– Достаточно, – снова прервал его Хратен. – У меня личный приказ вирна. Вы прожили в Арелоне слишком долго! Вы забыли святое призвание и не в состоянии способствовать дальнейшему продвижению империи Джаддета. Этим людям не нужен друг, им нужен жрец. Дереитский жрец. А глядя, как вы фамильярничаете с ними, можно подумать, что вы проповедуете Корати! Мы пришли сюда не для любви – мы пришли помочь им. Вы должны уехать.
У Фьена подкосились ноги, и с распахнутыми от ужаса глазами он прислонился к колонне:
– Но кто возглавит часовню в мое отсутствие, господин? Все остальные артеты еще недостаточно опытны!
– Грядут переломные времена, артет, – ответил Хратен. – Я останусь в Арелоне, чтобы лично наблюдать за здешней работой. Да ниспошлет мне Джаддет успех.
Верховный жрец надеялся на кабинет с лучшим видом, но хоть часовня и выглядела величественно, второго этажа у нее не имелось. К счастью, за двором хорошо ухаживали, и в окна его кабинета, принадлежавшего раньше Фьену, виднелись аккуратно подстриженная живая изгородь и с заботой разбитые клумбы.
Сейчас, когда он снял со стен картины (в большинстве своем деревенские пейзажи) и очистил комнату от скопища безделушек главного артета, кабинет начал приобретать полный достоинства порядок, приличествующий джьерну Дерети. Не хватало только нескольких гобеленов и пары щитов.
Хратен удовлетворенно кивнул и вернулся к лежащему на столе свитку – приказам, с которыми он был сюда послан. Жрец не осмеливался лишний раз осквернить их прикосновением, он и так знал их наизусть. Снова и снова звучали в его голове святые слова, перед божественным смыслом которых бледнело все остальное.
– Господин… ваша светлость! – позвал тихий голос на фьерделле.
Хратен поднял глаза. Фьен протиснулся в кабинет, скорчился в раболепной позе и прижался лбом к полу. Верховный жрец позволил улыбке заиграть на губах, зная, что согрешивший артет не видит его лица. Возможно, для Фьена еще не все было потеряно.
– Говори.
– Я поступил неправильно, господин. Мои действия расходились с приказами властителя Джаддета.
– Твой главный грех в благодушии, артет. Сытость и довольство собой уничтожили больше наций, чем любая армия. И погубили больше душ, чем элантрийская ересь.
– Да, господин.
– И все же тебе придется покинуть Арелон, – продолжал Хратен.
Фьен опустил голову:
– Значит, у меня нет никакой надежды, господин?
– Сейчас в тебе говорит арелонская глупость, а не гордая натура фьерденца. – Хратен сжал плечо жреца и скомандовал: – Поднимись, брат мой!
Фьен поднял голову, в его глазах засветилась надежда.
– Твой мозг отравлен арелонскими идеями, но душа все еще принадлежит Фьердену. Ты – один из избранников Джаддета! Каждому фьерденцу найдется место в его империи. Возвращайся на родину, поселись в монастыре, чтобы возродить позабытую веру, и ты получишь новый шанс послужить империи.
– Да, господин.
Хратен сильнее сжал его плечо:
– Прежде чем покинуть Каи, пойми только одно. Мой приезд принес тебе большее благо, чем ты можешь вообразить. Не все намерения Джаддета открыты тебе, но не вздумай сомневаться в нашем боге! – Он замолк, раздумывая, как много открыть артету. Фьен еще не полностью потерян, и у Хратена имелся шанс очистить его ум от арелонской заразы одним жестом. – Погляди на стол. Прочти этот свиток.
Фьен повернулся, и его взгляд остановился на лежащих на столе бумагах. Верховный жрец отпустил его плечо, позволив ему приблизиться к столу и взять пергамент в руки.
– Личная печать самого вирна! – воскликнул Фьен.
– Не только печать. Еще и его подпись. Документ, который ты держишь в руках, написан его святейшеством. Это не просто письмо – это само священное писание.
Глаза Фьена распахнулись, и свиток затрепетал в задрожавших руках.
– Сам вирн?
Тут, осознав наконец, какая реликвия оказалась в его недостойных руках, артет с тихим вскриком уронил свиток обратно на стол. Но взгляд Фьена оставался прикованным к письму. Он зачарованно читал, глотая слова так же жадно, как изголодавшийся человек поедает первый за много дней обед. Немногим выпадала привилегия лично прочесть написанное святым императором – пророком Джаддета.