3.
Йоль рисует куском угля на деревянной ненужной доске, загоняя в пальцы занозы, но старательно выводя линии рассыпающимся в руках камешком. Рисует по памяти, но самому яркому воспоминанию из жизни, когда принцесса Аурелия мягко улыбнулась ему, одному из толпы, самому невзрачному и обычному. Йоль не замечает ничего вокруг, и когда Линэ, вымотавшаяся за день, приходит на крышу полюбоваться звездами, он не видит, что она садится за его спиной и наблюдает. Только когда заглядывает через плечо и говорит «красиво» — осознает, что не один, и едва не падает с крыши, но досочку из рук не выпускает.
— Я нигде не учился рисовать, — признается он, пока Линэ рассматривает рисунок, зевая от желания раскинуться прямо тут и уснуть. — Просто, иногда, когда делать было нечего…
— А чего ты не умеешь? — с улыбкой спрашивает Линэ, возвращая ему портрет и поднимая уставший взгляд к звездам.
Йоль хмыкает, думает несколько секунд, и отвечает:
— Драться. Вот тут я точно бесполезен. Всегда проигрывал всем.
Линэ говорит, что совершенно ему не верит, а шепотом добавляет, что надеется, что драться ему никогда и не придется, слишком молодой, чтобы получать увечья, это надо оставить старшим. Йоля это задевает, и остаток времени он, прежде чем спускается на чердак, молчит. Линэ все еще смотрит в небо, когда говорит:
— Я уже совершеннолетняя, поэтому знаю, о чем говорю.
Йоль пожимает плечами и думает про себя, что взрослые люди — настоящие эгоисты.
Джефф простит его ни за что не обижаться на то, что говорит Линэ, потому что Линэ всегда говорит, что думает, и обида Йоля постепенно спадает, а старик оказывается на удивление не таким уж и ворчливым. Он наливает Йолю ужасно вкусный травяной чай и, в отличие от других пожилых людей, которых знал Йоль, молчит, не рассказывает о жизни и прочем, и Йоль начинает разговор сам.
— Почему «У крота»?
Джеффри улыбается в усы и рассказывает, что кротом его называли его внуки, за подслеповатость, а он им подыгрывал. Голос старика под конец грустнее, и Йоль узнает, что любимые дети и внуки просто однажды решили, что бесполезный старик им не нужен и просто вышвырнули его из дома. Сами уже давно куда-то перебрались и Джеффри не знает их судьбы.
— Когда я умирал на улице одной из ближайших к столице деревень, никогда не угадаешь, кто меня спас, — говорит, подмигивая, Джеффри, и Йолю кажется, что он пьян от чая — слишком сильно горят у старика глаза, слишком преданно. — Принцесса. Оказалась именно в том месте, в тот час, приказала выделить мне золота и взяла только одну плату — попросила подавать хороший эль, такой, чтобы она однажды попробовала. И в ее память я все еще подаю неплохой эль, скажи?
Йоль смотрит в чашку и даже жалеет, что там не эль, потому что, черт возьми, да, в этой таверне он потрясающий. Джеффри оставляет его домыть тарелки, загадочно подмигивая, и уходит к себе, а Йоль, залпом допивая уже остывший горьковатый чай, думает, что таверна эта — очень странное место.
Слишком сильно напоминает дом.
4.
В день рождения принцессы принц Габриэль велит раздавать на улицах ее портреты и показательно отпускает пару измученных заключенных, говоря народу с трибуны, что он никогда не забудет дорогую сестру и то, что она делала для королевства. Кротовая банда, как прозвал про себя мятежников Йоль, слушала речь из толпы, тихо матерясь сквозь зубы и сжимая ладони на рукоятках мечей, но сейчас драться было нельзя — не готовы, еще не весь план составлен.
Йоль видит, как нарисованные портреты любимой всеми принцессы размокают в придорожных лужах, превращаясь в черные непонятные бумажки, и ненавидит принца за устроенный фарс.
— Сегодня принцессе исполнилось бы девятнадцать… — выдыхает Линэ, выпуская изо рта облачко пара — осень только началась, а уже выдалась холодной и дождливой. Они идут с площади обратно к таверне, Джеффри разрешил взять выходной и ей, и ему, потому что в таверне все равно сегодня никого не будет. Некогда праздник превратился в день траура. — Кстати, а у меня день рождения завтра.
Йоль хлопает глазами и шутливо тычет кулаком ей в плечо, бурчит, что все равно не успеет теперь ничего ей подобрать, а Линэ смеется и щелкает его по носу замерзшим пальцем, говоря, что ничего и не надо, он может, разве что, поработать больше нее в этот день, и Йоля устраивает.
Вечером они с Джеффри сталкиваются на кухне и Йоль сразу же выпаливает мучавший его давно вопрос:
— Как вы с Линэ познакомились? Она всегда тут работала?
Джеффри вздыхает и просит так не орать, чтобы предмет разговора не прибежал на шум с веником в руке с самого чердака, садится напротив и наливает себе медовухи из нетронутой сегодня бочки. Йолю не предлагает, но Йоль и не просит. Джеффри рассказывает, что знаком с Линэ давно, но работать ее взял так же, как и Йоля, после того, как она в начавшейся в королевстве суматохе потеряла все, что было дорого. Вспоминает, как она прибежала к нему в таверну под самое утро, держась за глаз, и как упала на колени, прося помощи и защиты.
— Я не тот, к кому обычно бегут за помощью… — вздыхает старик, болтая медовую жидкость в стакане. — Я удивился, но решил не бросать ее. Одинокая девушка без дома, куда ей податься было?
Йоль улыбается и говорит, что Джеффри добрее, чем кажется с виду, и Джеффри даже не злится.
Ночью, лежа на матрасе рядом с кроватью Линэ, Йоль смотрит в потолок, а после на саму Линэ, что ворочается во сне, кутаясь в легкое одеяло. Ей снится что-то совсем не хорошее, она цепляется пальцами за подушку и что-то шепчет себе под нос. Йоль не знает рамок дозволенного, что верит, что делает правильно, поэтому садится на кровать и трясет Линэ за плечо; Линэ вскакивает, дрожа, смотрит на Йоля со смесью страха и благодарности, и не может сдержать слез. Бросается ему на шею, крепко цепляясь за плечи, трясется как лист и просто плачет, будто бы ей не исполнилось два часа назад девятнадцать лет. Йоль гладит ее по спине и волосам, и в голове у него появляются ужасные мысли.
Она ведь всегда была тут одна, с тех пор, как все произошло, не кому было ее разбудить и обнять, помочь, что-то сказать. Он понимает, насколько же они похожи, и почему-то ему плевать, что он пережил что-то гораздо ужаснее, хотя утверждать он не может, не спрашивал, как она жила.
— Кошмар приснился? — тихо спрашивает он, и Линэ цепляется за его еще сильнее.
— Их убили на моих глазах… — хрипит она. — Маму, папу. Они меня спасли. Будь проклят этот чертов ублюдок…
Они сидят так несколько минут, пока Линэ не успокаивается и не отпускает его. Йоль чувствует какое-то разочарование, но оно быстро проходит, сменяясь радостью.
— С днем рождения, — улыбается он и Линэ даже сначала не понимает, о чем он, лишь спустя пару секунд выдавая задумчивое «ааа, точно».
— Спасибо. А теперь — давай спать, Джефф в честь этого завтра небось вечеринку закатит, а убирать все равно нам…
Йоль кивает и встает с кровати, и прежде чем ложится обратно к себе, чувствует приятное тепло на своей щеке; Линэ говорит, что это в благодарность за утешение и юркает под одеяло, а Йоль еще долго не может заснуть.
Линэ оказывается права — веселье в таверне кипит с удвоенной силой, и работы тоже в два раза больше. Но Линэ улыбается, и Йоль не жалуется на усталость.