Время шло. Раздолбав поселок всеми имеющимися средствами, руководитель операции победы так и не добился. Более того, дудаевцам удалось уничтожить десятка два российских солдат. Уже шел пятый день операции, а сопротивление дудаевцев не было сломлено. И это — при многократном превосходстве наших сил. Чтобы хоть как-то скрыть этот позор и бездарность тех, кто задумал «новогрозненский котел», министр обороны Грачев поспешил заявить в прессе, что операция закончена…
Многое в тот период указывало на то, что руководство СКВО стремилось поскорее добиться решительного перелома в чеченской войне. Многие в ГШ рассматривали такую боевую активность воинов-северокавказцев в предвыборном контексте. Еще более жестокое сражение произошло в районе Бамута. Главные удары наносились по «осиным гнездам» дудаевских формирований.
Пресса стала жаловаться на то, что ее и на пушечный выстрел не допускают в районы боев. И делала свои выводы: от нее пытаются скрыть методы и последствия сражений… О Квашнине сообщалось, что он якобы во время переговоров с чеченцами даже пообещал «за тридцать минут сровнять поселок с землей», если не будут выполнены условия представителей федеральных властей. Генералы призывали подчиненных поскорее «прикончить гадину в ее логове»…
Когда-то, во времена СССР, страна брала на себя повышенные социалистические обязательства в честь выборов. Теперь в честь выборов мы учились заканчивать войны…
Под окнами Генштаба время от времени появляются то большие, то маленькие группы людей со знаменами или плакатами. Пикетчики.
Один раз собирались сторонники скорейшего принятия закона об альтернативной службе. Их было немного, но орали они сильно. Несколько офицеров вышли к ним, пытались объяснить, что ни Минобороны, ни Генштаб эту проблему не решают, к Думе надо идти. К Думе, судя по всему, парням и девчатам было идти лень, они продолжали яростно скандировать:
— Аль-тер-на-ти-ва!!!
Банки с пивом и «бычки» ходили по кругу. Пикет был очень похож на хмельную тусовку.
Подвыпивший патлатик жаловался полковнику: мол, ему, глубоко верующему, призывная комиссия не верит. Он расстегивал рубашку на груди и показывал полковнику большой золотой крест. Вступать в дискуссию с нетрезвыми пикетчиками запрещалось. Но полковник не выдержал и сказал патлатику:
— Я вам охотно верю. — И, оглянувшись по сторонам, добавил: — Если убеждения не позволяют брать. в руки оружие — иди таскать «утки» с говном из-под неподвижных больных. Можно еще устроиться ассистентом хирурга при морге — вскрытие трупов требует настоящих мужчин…
Парень смотрит на полковника лютыми глазами. Офицер явно срывался с «тормозов»:
— Да, можно еще в качестве альтернативы выбрать лопату — строить дорогу через таежные болота. Четыре года отбарабанил — и свободен…
— Тамлаев! Полковник Тамлаев!!!
Генерал в очках со свирепым видом грозит полковнику кулаком из открытого генштабовского окна:
— Тамлаев, ко мне!
Полковнику сейчас достанется за нарушение приказа…
Погомонили, пошумели, разошлись.
…Со стены старого здания Генштаба за всем этим балаганом наблюдает Георгий Константинович Жуков. Его бронзовый бюст обращен лицом к переулку. У груди маршала увядает запыленная красная гвоздика. Когда она совсем засохнет, придет махонькая старушенция с палочкой и попросит кого-нибудь из офицеров положить свежий цветок на место старого. Этот ритуал повторяется уже лет десять.
…На другой день пришли женщины в черных платках с огромным белым транспарантом, на котором черными буквами было написано: «Грачев, где наши дети?» Матери погибших солдат — самые тяжелые пикетчики. К ним страшновато даже выходить. Слезы, крики, проклятия. На беседу с ними снаряжаются самые стойкие офицеры: даже если им будут плевать в лицо — бровью не поведут. Но что может сказать матери погибшего в Чечне солдата простой полковник Генштаба?
Я смотрю из окна своего кабинета на моего мужественного сослуживца и думаю: «Сюда бы сейчас Ельцина или Грачева. Пусть бы отвечали матерям, где их дети».
Среди черных платков замелькало еще штук пять офицерских фуражек. Это полковники из Главного управления воспитательной работы. Им тоже достался черный хлеб — утешать разгневанных женщин. Но нет в природе таких слов, которые могли быть успокоить мать погибшего солдата или офицера. Тем более — на «ошибочной войне»…