Какие уж тут «благоприятные перспективы»… Кровь, слезы и страдания людей — в переизбытке. Время от времени появляются и танки…
…Незадолго до кончины Союза в декабре 1991 года Горбачев предложил главам республик еще раз собраться и попытаться спасти государство новым договором. И хотя позиции президента СССР к тому времени были сильно подорваны и в общественном мнении, и в политических кругах, он все же сумел добиться от некоторых глав республик, чтобы появился на свет коллективный документ, в котором была зафиксирована необходимость сохранения страны.
Но соотношение сил уже было не в его пользу в борьбе с Ельциным, который продолжал явно и скрыто разрушать союзный центр. Между Горбачевым и Ельциным в присутствии республиканских президентов происходили яростные дискуссионные схватки, иногда доходящие чуть ли не до прямых оскорблений. Некоторые руководители республик, уставшие от этих дебатов и ясно понимающие, что от позиции Ельцина теперь в огромной мере зависит, быть Союзу или нет, говорили Горбачеву: «Вы между собой договоритесь, а мы вас поддержим».
Ельцин не откликался. Ельцин уже вынашивал планы тройственного союза. И тогда Михаил Сергеевич стал искать другие способы своего политического выживания под видом спасения Союза…
Однажды он позвонил Шапошникову и сказал, что три полковника Ракетных войск стратегического назначения прислали ему телеграммму, в которой пригрозили, что если не будет спасен СССР, то они нанесут ядерные удары по всей территории страны…
Серьезно обеспокоенный маршал попросил у президента фамилии шантажистов или хотя бы номер воинской части, в которой они служили. Но ничего этого получить не смог, после чего и сделал вывод, что столь жуткого документа не существовало в природе.
…Поздно вечером в середине ноября 1991 года Горбачев пригласил Шапошникова в Кремль.
Маршал рассказывал, что был удивлён небывалым радушием президента, необычайно теплыми знаками товарищеского внимания. После такой «предварительной подготовки» Михаил Сергеевич стал говорить о серьезном. О том, что Союз накануне развала, что «необходимо что-то делать»… И предложил наиболее приемлемый, по его словам, вариант:
— Вы, военные, берете власть в свои руки, «сажаете» удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и потом уходите в сторону…
Маршал хорошо понял, к чему клонил Горбачев. И, наверное, сильно напугал президента, сказав, что при таком варианте тех, кто попытается его реализовать, неминуемо ждет «Матросская тишина».
Горбачев немедленно сделал задний ход:
— Ты что, Женя, я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты, рассуждаю вслух…
Вспоминая об этом эпизоде, Шапошников говорил, что предложение Горбачева могло привести к трагедии с более серьезными последствиями, нежели вытекающие из Беловежского соглашения…
Иногда и маршалы способны делать оговорки, в которых информации гораздо больше, чем в сотне их интервью. Получалось, что Беловежское соглашение — тоже трагедия. Назвать ее инициатора по имени и отчеству он никогда не решался…
Уже вскоре после драматических событий декабря 1991 года наступил момент, когда маршалу вновь предоставилась возможность поступить в соответствии с изложенными в его рапорте мотивами.
В Кремле проходило Всеармейское офицерское собрание. Решалась судьба в то время еще единых Вооруженных Сил. Пять тысяч офицеров с мрачными физиономиями оккупировали Дворец съездов. Грозный у них был настрой. Шапошников выступал с докладом.
Его положение было сложным: на Украине, в Белоруссии, в Молдове, Азербайджане и других республиках полным ходом шла национализация частей, техники и имущества бывшей Советской Армии. Некоторые президенты и правительства объявили о принятии военнослужащими присяги на верность своим государствам, даже не обговорив эти вопросы с Кремлем. К тому времени до Шапошников уже доходили слухи, что его первый заместитель генерал Павел Грачев, являвшийся одновременно и председателем Государственного комитета Российской Федерации по обороне (Указ президента РФ № 164 от 29.10.91), имел с Ельциным несколько конфиденциальных бесед, касающихся перспектив создания Вооруженных Сил РФ.
И можно было понять, почему Шапошников в своем выступлении особые акценты сделал на то, что дальнейшее разрушение единых Вооруженных Сил катастрофично для всех государств, стремящихся спешно приватизировать советские оружие, технику, личный состав. «Развитие событий подошло к пределу, — говорил он, — за которым — противостояние, хаос, общенациональная, а то и общемировая трагедия. Не допустить этого — наш патриотический, гражданский, воинский долг».