Еще одна версия, касающаяся причины ельцинского раздражения, принадлежит Грачеву. Он предполагает, что гнев Ельцина вызвало достоинство, с которым Горбачев произнес свою прощальную речь: «видимо, именно это достоинство человека, который, даже уступая свое место другим, вынуждал их его догонять».
Ну, это вряд ли. Ельцин и сам умел держаться с достоинством в тяжелых для него ситуациях. «Догонять» в этом отношении Горбачева у него не было причины.
Так или иначе, но раздражение у Ельцина горбачевское выступление действительно вызвало немалое.
«Проводы» президента СССР также были довольно пренебрежительными, унизительными. Горбачев:
«Никаких других процедур проводов президента СССР (если не считать упомянутой процедуры передачи «ядерной кнопки». – О.М.), как это принято в цивилизованных государствах, не было. Ни один из президентов суверенных государств − бывших республик СССР, хотя с большинством из них меня связывали многолетние близкие, товарищеские отношения, не счел возможным не только приехать в эти дни в Москву, но и не позвонил мне. Б.Н. Ельцин же очень торопился... Некорректно, неточно по фактической стороне и в довольно грубой форме информировал журналистов о нашей с ним встрече 23 декабря. Затем последовали и другие шаги, оставившие не только у меня, но и у общественности неприятное ощущение».
Не все, правда, шаги были общественности известны. Так, по свидетельству Грачева, Ельцин потребовал изъять и опечатать архив Ставропольского крайкома партии, относящийся к периоду горбачевского правления. Как замечает Грачев, этот архив, похоже, интересовал его больше, чем «сталинский».
Вечером 25 декабря над Кремлем был спущен красный флаг. Его место занял российский триколор.
Пренебрежительное отношение к уходящему Горбачеву со стороны российских и «эсэнгэвских» функционеров в какой-то степени компенсировали сотрудники и друзья Горбачева, журналисты, наши и иностранные, которые «дежурили» в Кремле чуть ли не круглые сутки, движимые не только профессиональным интересом, но и «искренними чувствами» к Горбачеву.
На следующий день после своего прощального выступления, 26 декабря, Горбачев устроил прощальный прием для журналистов в гостинице «Октябрьская». Здесь, в своем выступлении, он вновь повторил, что самое главное теперь – отбросить все разногласия и «помочь стране двинуть реформы».
− Если руководство России, ее президент потерпят неудачу на этом этапе реформ, – сказал Горбачев, – то мы все потерпим неудачу. Это должно быть абсолютно ясно.
Горбачев сослался на разговоры, которые ведутся в последние дни: не возглавит ли он теперь оппозицию? Кто-то даже считал, что только в этом случае Горбачев сможет реализовать, себя.
− А я задаю вопрос: против кого? − обратился к журналистам Горбачев. − Против какого курса, какой политической линии?.. Отвечая на соответствующий вопрос президента Ельцина, я сказал, что до тех пор, пока руководство России будет придерживаться курса на демократические преобразования и реформы, оно может рассчитывать не только на [мою] поддержку, но и на защиту. Все, чем располагаю я и те, кто останется со мной сотрудничать, будет использовано именно для этого. Ну а если дело пойдет иначе и возникнет другая ситуация, тогда будут оценка, анализ и, естественно, реакция. Но я надеюсь на продолжение реформ. И значит, никакими оппозиционными делами я не мыслю заниматься… По большому счету у меня расхождений с направленностью реформ и демократических преобразований в России нет.
В дальнейшем Горбачев, в общем-то, не принял реформы Ельцина – Гайдара, оценивал их резко отрицательно. Впрочем, и активным оппозиционером не стал. Вряд ли по своему характеру, по своей природе он был на это способен. Да и возраст уже не располагал к активной оппозиционной деятельности.
В отличие от бывших советских соратников Горбачева, мировые лидеры откликнулись на его отставку подобающим образом.
Вечером 25 декабря Джордж Буш прервал свой отдых в загородной резиденции Кэмп-Дэвид и возвратился в Вашингтон, чтобы обратиться к стране по случаю отставки советского президента (весьма необычный жест).