Анализируя биографию этого исключительного человека, мы, как сквозь призму, можем взглянуть на угасание и падение советского коммунизма, этого величайшего неудачного социального эксперимента прошлого века, а также на «мучительное» зарождение посткоммунизма, как правильно характеризовал его сам Ельцин[23]. Он никого не оставляет равнодушным. Если мы хотим понять время, в котором мы все вместе живем, и осознать, как мы в нем оказались, нам нужно понять Ельцина.
Когда Ельцин дебютировал в большой советской политике в 1985 году, многие наблюдатели, особенно на Западе, ошибочно принимали его за простака или в лучшем случае за пешку в игре, которую вели люди более одаренные. Когда в 1987 году он схлестнулся с Горбачевым, те же наблюдатели поспешили написать его политический некролог[24]. Были и такие, кто считал, что он не оправдал надежд со своим бунтарством и что после внеочередного поворота событий в 1991 году он уйдет в политическое небытие, как это произошло с Горбачевым и СССР[25]. Когда эти прогнозы не сбылись, началась неприкрытая лесть, и Ельцин был провозглашен своеобразным архангелом реформ. Вскоре — сначала на родине, а потом и за рубежом — в нем стали видеть политика незадачливого и отстраненного. Его растущая непопулярность, смертельная схватка с российском парламентом в 1993 году и проблемы со здоровьем, проявившиеся в 1994–1995 годах, породили предсказания о неизбежном закате его правления. Большинство экспертов предсказывали ему разгромное поражение на президентских выборах 1996 года, если он вообще решится на них выйти. Наперекор ожиданиям, он выиграл те выборы, одержав поразительную победу, и был признан маэстро политической игры. После 1996 года маятник качнулся в обратную сторону. На 1998–1999 годы, последние годы его второго президентского срока, пришелся пик политического и экономического кризиса, и Ельцина стали называть национальным позором, а ельцинскую Россию — «катастрофической неудачей… угрожающей другим странам ужасной заразой»[26].
Если говорить о личностных и моральных качествах Ельцина, то в начале его реформаторской деятельности нашлось немало таких, кто счел, что он и в подметки не годится своему главному сопернику, Горбачеву. Президент Джордж Г. У. Буш, впервые встретившийся с Ельциным в 1989 году и поначалу составивший о нем неблагоприятное впечатление, был возмущен, когда Ельцин в феврале 1991 года потребовал, чтобы Горбачев ушел в отставку. «Этот парень, Ельцин, — сказал он штатным сотрудникам Белого дома, — настоящий дикарь, правда?»[27] Буш изменил свое мнение о Ельцине, но в середине и конце 1990-х годов на передний план выступили другие черты его личности. Особенно явными стали его слабости и причуды, и о Ельцине заговорили как о человеке, «поддавшемся самым мелочным своим страстям»[28], имея в виду главным образом его пристрастие к крепким напиткам. Другие обращали внимание на то, что русские акулы пера прозвали «Семьей» (с заглавной буквы С). Под Семьей поразумевалась якобы существовавшая камарилья советников, чиновников и «олигархов» из крупного бизнеса, связанных с дочерью Ельцина Татьяной Дьяченко и плутократом Борисом Березовским и, по слухам, оказывавших определяющее воздействие на Ельцина в сумеречные годы его президентства.
Хотя все эти образы явно преувеличены и раздуты, некоторые из них искажают истину больше, чем другие. Например, хотя Ельцин и имел пристрастие к алкоголю, эта привычка, если посмотреть на нее в перспективе, все-таки не играла определяющей роли в его общественной деятельности. И хотя переплетение власти с богатством в ельцинский период было поводом для беспокойства, его не стоило бы унижать, называя марионеткой олигархов, которых он сам и создал, а идея, что поздний Ельцин прикрывал собой дворцово-деловой консорциум, далека от реальности.
В 1980–1990-х годах, действуя рывками и скорее интуитивно, чем по тщательно продуманному плану, Ельцин принял судьбоносные решения, которые вывели российское общество на путь более обнадеживающий, чем тот, по которому страна двигалась с 1917 года. Он сделал это в крайне сложных обстоятельствах и сумел избежать апокалиптических сценариев — анархии, ядерного шантажа, голода, промышленного коллапса, этнических столкновений. А ведь именно этого ожидали те, кто оценивал возможные последствия крушения однопартийного режима. То, за что боролся Ельцин, и то, что делал он это в основном by ballots rather than bullets (методом голосования, а не пулями), позволяет причислить его к зачинателям глобальной тенденции отхода от авторитаризма в политике и государственной монополии в экономике в направлении демократии и рынка. Как политик, работавший на демократизацию страны, он стоит в одном ряду с Нельсоном Манделой, Лехом Валенсой, Михаилом Горбачевым и Вацлавом Гавелом. Этого нельзя отрицать, несмотря на все его недостатки и перегибы. Хотя многие видят в нем чудака, антигероя, человека, неспособного преодолеть собственные противоречия и прийти к разумному суждению, я убежден, что Ельцин является подлинным героем истории — самородным и загадочным, да, но заслуживающим нашего уважения и симпатии[29].
23
В этом я следую примеру Клейтона Робертса, который определяет историческую интерпретацию как «сокращение исчерпывающего объяснения» и «утверждение, что некоторая переменная или ряд переменных являются наиболее важными факторами конкретного исторического развития».
24
Могу приписать себе сомнительную честь первопроходца. См.:
25
Показателем этого может служить утверждение Соловьева и Клепиковой, написанное в последние месяцы 1991 года (
26
Как критически охарактеризовали его в статье
27
28
29
Я говорю о позитивной оценке, превышающей сочувствие, обычно возникающее при написании биографии: «Ни один честный биограф — в противоположность пропагандисту или откровенному разоблачителю — не может долго оставаться в обществе своего героя и не ощутить хотя бы намека на сопереживание. Сопереживание… это искра вдохновения биографа».