…Ров, оплывший и заросший. Блеск миллиона звезд. Выгоревшие склоны… запах моря… пыльные пятки спрыгнувшей с откоса Блоод. Лунные россыпи на живой глади моря… Катрин съехала вниз следом за подругой — о сохранности штанов будем думать завтра.
Под подошвами песок. Пляж. Блоод уже без рубашки.
— Иди, — кивает в сторону набегающего шуршания волн.
Плюхают по воде ступни. Море мелкое и беззубое. Каким оно будет завтра?
Завтра будет завтра.
Ребристые песчаные отпечатки тысяч волн на дне. Юная волна толкается в грудь, на что-то жалуется. Вообще-то, купаться Катрин не собирается. Припухлость на руке едва чувствуется, но мочить свежий рисунок вряд ли будет хорошей идеей. Море обиженно вздыхает и выпускает из прохладного плена. Блоод устроилась в пенных наплывах прибоя: белые шипучие кружева волн, янтарь пристальных глаз. Катрин садится рядом. У Блоод холодные щеки, ладони чуть стынут, когда их сжимаешь. А губы теплые…
Кажется, никогда не целовались так нежно. Голода плоти нет.
Ланон-ши отстраняется первой.
— Можно смотреть?
Она рассматривает татуировку долго. Без насмешки. Сейчас можно поверить, сколько в действительности лет Бло. Сотен лет. Лета и зимы сотен лет.
— И я? — шепчет Блоод. Вязь звезды-медальона на плече подруги затягивает и её взгляд. Можно ночь напролет следить за бесконечностью тончайших линий и оттенков, за жизнью призрачных силуэтов. Видеть себя, своё отражение и еще тысячу разных лиц…
— Конечно и ты. И твой ошейник, и все те кровати, что мы расшатали, и первый олень в Медвежьей долине — все останется со мной.
— Да… — ланон-ши опустила голову. — Можешь взять? Меня? Настоящую? Я могу плавать, — узкая ладошка шлепнула по набежавшей воде.
— Надеюсь, плавать мне придется недолго. Потом придется или туда, или туда, — Катрин потыкала пальцем вверх и вниз.
— Зачем? — прошептала Блоод, уткнувшись лбом в грудь подруги.
Катрин обняла желтокожее чудо и рассказала о Флоранс. Всё, что давно хотела рассказать…
* * *Ночь стояла на месте, луна висела точно вклеенная в черно-звездный бархат. Всё шипела, пытаясь слизнуть пляж, одна и та же волна. Катрин говорила, не вытирая слез. Было больно, почти как тогда…
…-Да, — прошелестела Блоод. Коготки зарылись в высохшие пряди странной стрижки Катрин. — Не беспокойся. Мы справимся.
— Да куда вы денетесь, — всхлипнула Катрин. — Ты должна присмотреть за всеми.
— Я старшая, — безо всякой гордости согласилась Блоод. — И тайная.
— Лучше дергать за веревочки, чем дергаться на них. Энгус поможет.
— Куда он денется. Скажи, ты… Вы. Можете вернуться?
— Может быть. Только это куда трудней, чем найти самую черную дырку в черном небе.
— Нужно просто. Посмотреть.
— Твои глаза мне бы пригодились. Но в том мире слишком много дурной крови.
— Отвратительный мир. Возвращайся.
— Может быть.
— Мы будем ждать. Тебя. Все.
— Не ждите. Никогда не нужно ждать. Ночь проходит. Обними меня. Без снисхождения. Лучше мне завтра быть выпотрошенной куклой.
— Куклы. Игрушки — к Гае. Но снисхождения не будет. Не пожалеешь?
Катрин ахнула, опрокидываясь на песок…
С высокого борта дромона посыпались арбузные корки, и на грязных волнах закачалась еще одна зелено-полосатая крошечная флотилия. О санитарном режиме в порту Глора не слишком-то заботились.
Катрин подумала, что так и не попробовала глорских арбузов. Теперь уже и не доведется. Снеккар проскользнул за кормой большого военного корабля, выскочил на узкую полоску чистой воды и тут же оказался в угрожающей близости от крутого борта кнорра. Гребцы, не стесняясь в выражениях, принялись отпихиваться веслами. Узкое тело снеккара отличалось уникальной маневренностью, но отнюдь не готовностью к лихим таранным ударам. Кораблику вновь удалось найти брешь в плотном месиве кораблей. Гавань была забита кораблями до такой степени, что казалось, выбраться из нее вообще не удастся. Но команда «Айдла», на котором ныне имели честь пребывать в роли пассажиров Катрин и Квазимодо, знала свое дело. Вот и башни, охраняющие выход из гавани. Снеккар обогнул большое судно под оранжевым вымпелом, кажется, это был когг. Впереди открылся залив…