Эти строки — о плавании Колумба, но мне кажется, что Диего де Алькорон, оставивший Испанию спустя двадцать три года после путешествия великого генуэзца, должен был чувствовать то же самое.
А вместо вырванных страниц между первой и второй тетрадями манускрипта вложен сложенный вдвое листок пожелтевшей от времени бумаги.
Это письмо, написанное мелким и красивым женским почерком.
Я не знаю, когда Диего получил его. Я даже не знаю, где это произошло — никакого конверта к письму не прилагается. Могу только предположить, что это случилось уже после его прибытия в Панаму, и не исключено, что письмо это и стало причиной уничтожения восемнадцати листов рукописи — в том случае, если на этих листах Диего вспоминал о своей оставшейся в Испании возлюбленной.
Вот это письмо, написанное полтысячелетия назад.
Милый, милый Диего, сердце мое, мой бесстрашный, мой любимый рыцарь!
Не знаю, найдет ли тебя мое письмо — где ты, в каких краях? Жив ли ты, мой единственный? Я пишу тебе, не зная, прочтешь ли ты эти строки — а если прочтешь, не проклянешь ли ты меня за все беды и горести, которые я тебе причинила. Но не написать и не признаться я тоже не могу, ведь это как исповедь в церкви — перед ней всегда страшно, но, когда исповедуешься, на душе становится легче.
Нет, опять не так. Я должна сознаться не потому, что хочу исцелиться от душевного недуга, а потому, что мне невыносимо жить, думая, что ты все еще любишь меня, не зная о моей вине. А она велика, мой любимый Диего.
За несколько дней до того, как ты примчался ко мне в Саламанку, едва не загнав своего любимого Мавра (мне рассказал об этом Фелипе Португалец), моя дуэнья Антонилла показала мне один колдовской амулет. Это был маленький серебряный дельфин, которого Антонилла прятала в кожаном мешочке, в каких обычно носят ладанки или кусочки святых мощей. По словам дуэньи, этот дельфин обладал одним удивительным свойством: будучи подарен девушкой предмету ее нежных чувств, он создавал между ними волшебную, тонкую, но очень прочную связь. Пока избранник девушки носил с собою дельфина, он все время помнил и думал лишь о своей подруге и не глядел на других дам, словно их вовсе не существовало на свете.
Мне, разумеется, стало интересно, и я выпросила у нее этот амулет.
Должна сознаться, что я сразу же подумала о тебе. Как бы хорошо было подарить тебе дельфина, чтобы ты никогда не забывал обо мне, — ведь ты такой ветреный!
Конечно, я понимала, что ты и без того любишь меня. Но, знаешь, в сердце каждой девушки живет крохотный червячок сомнения: а правда ли ее избранник любит ее всем сердцем? Не засматривается ли он на других? Не изменяет ли ей? А если изменяет, то не находит ли соперницу более привлекательной и желанной?
Ты можешь посмеяться надо мной, и будешь совершенно прав. Но в тот момент все эти мысли не давали мне покоя, а Антонилла искусно поддерживала огонь моих сомнений, подбрасывая в него все новые дрова.
Она сказала мне, что сила амулета возрастает многократно, если подарить его любимому после того, что так поэтично описано в Песне Песней. Но предупредила, чтобы я сама ни за что не надевала мешочек с амулетом, потому что это может разрушить чары.
И я, глупая, взяла дельфина с собой, когда шла к тебе в «Перец и соль».
Должна признать, что в тот вечер ты был еще более страстным и необузданным, чем когда-либо до того. Ты смотрел на меня как на королеву, и я была счастлива и думала, что все делаю правильно. И когда я надела на тебя колдовской амулет, мне казалось, что я связала нас обоих незримыми, но неразрывными узами…
А потом отец сказал мне, что тебя ищет инквизиция, что ты еретик и колдун, и твоим делом занимается сам фра Алонсо, инквизитор из Толедо, который несколько раз приезжал к нему домой по каким-то делам.