Конечно, убедить Кобелева, нашего непосредственного начальника, предоставить кому-либо отгулы было делом чрезвычайной трудности, поскольку полковник принципиально отгулов не признавал и был уверен, что милиционер должен нести службу даже тогда, когда спит. Вот только с моим Сеней такие номера не проходили. Каждый в отделе знал, что если Рабиновичу положены отгулы, он их получит именно тогда, когда это ему самому нужно. И таким исключительным способностям Рабиновича по выбиванию из начальства выходных многие завидовали, а кое-кто, например старший дежурный по отделу Матрешкин, даже недолюбливали Сеню. Справедливости ради замечу, что Матрешкин всех недолюбливал, да и его любили не больше.
В общем, за три дня до начала усиленного дежурства по городу мой Сеня заявился к Кобелеву и потребовал предоставления отгулов. Полковник, естественно, послал Рабиновича подальше, бдительно службу нести, но от Сени отвязаться было не так просто. Он выложил на стол перед полковником целую кипу бумаг, которые якобы требовалось подписать в ветлечебнице, чтобы я мог продолжать свою службу, а начальника отдела не разжаловали бы в рядовые, если кто-нибудь из задержанных заболеет, например, бешенством, после обработки моими зубами.
Я бы, если честно, непременно бы высказал Сене свое мнение по поводу мнимого бешенства, но в тот момент был заперт в вольере и мог только лаяться в прямом смысле этого слова с Рексом и Альбатросом, издревле считавшими себя венцом творения. Впрочем, даже если бы я и был в кабинете вместе с хозяином, не сомневаюсь, что Сеня и мое возмущение истолковал бы в свою пользу. Дескать, видите, кобель нервничает, уже сейчас себя крайне агрессивно ведет, а дадите мне отгул, так я вроде бы официально отдохну, а на самом деле, не тратя служебного времени, пройду все обследования с Мурзиком. Кобелев на уговоры кинолога купился и, даже не глядя в бумаги, девять десятых из которых были откровенной липой, приказ о предоставлении Рабиновичу отгулов подписал.
Счастливый Сеня тут же умчался домой и весь следующий день посвятил подготовке к предстоящему празднику. Честно говоря, мой хозяин совсем не любит праздновать всевозможные события в одиночку. Редко он что-либо отмечает без Попова с Жомовым, а уж если знает, что оба верных товарища будут на службе, то не празднует ничего вообще. За редким исключением, конечно. Например, когда встречает новую Большую Любовь, как это и было в нашем случае.
За несколько суток до Дня города мой Сеня познакомился с очередной пассией и собирался устроить ей грандиозный пир. Не думаю, конечно, что Рабинович готов был предложить девушке руку и сердце, но что-то глобальное он задумывал точно, и, судя по всему, праздник должен был обойтись без меня. По крайней мере, пару раз он с Жомовым говорил о том, что хороший пес в День города омоновцу бы не помешал. Ваня пока не сдавался, но я был уверен, что долго перед уговорами Сени он не устоит. Особенно когда Рабинович прибегнет к крайней мере и пообещает поставить литр водки – на троих, естественно, – за верную дружбу и беззаветную преданность. Моего мнения, ясное дело, никто не спрашивал, да и мне самому, если честно, не особо хотелось шляться с Сеней и его девицей по всяким там человеческим кафе – не думаю, что Рабинович на ресторан для своей пассии расщедрился бы, если, конечно, действительно не собирался на ней жениться.
Однако чаяниям моего хозяина не суждено было сбыться. Наши люди не дурнее паровоза. Сразу несколько человек из отдела, без коих просто не могла жить патрульно-постовая служба, внезапно слегли с различными вирусно-инфекционными заболеваниями, начиная от коклюша и вплоть до сибирской язвы и сыпного тифа. Кобелев рвал и метал, грозя наслать на головы инфицированных все смертные кары, предоставленные в его распоряжение Министерством внутренних дел, но поскольку не мог исцелять недужных людей наложением рук, вынужден был вызвать на службу тех, кто был здоров и собирался провести праздники, извините, в праздности, чревоугодии и лени. Мы с Рабиновичем тут же попали под эту категорию и утром в День города были в спешном порядке доставлены в участок на патрульной машине. Думаю, объяснять, каковым было моральное состояние моего хозяина после столь вопиющего нарушения прав человека, никому не нужно. Сеня рвал и метал, суя под нос Кобелева кучу всяких справок, по большей части составленных самим Рабиновичем, возложившим на свои хрупкие плечи тяжкую ношу ветеринарства. Начальник отдела тоже рвал и метал эти самые справки. Причем в буквальном смысле слова. А под конец своей пламенной речи, достойной пера драной курицы, заявил, что если пес кого-нибудь заразит во время праздников, то Рабинович будет отвечать за это лично, так как должен был свести пса, меня, значит, к ветеринару еще в начале года.