Я никогда еще не видел таких красивых городов.
— Это новый город, — сказал, оборачиваясь, Трофимов. — В шестидесятых тут начался нефтяной бум, деньги текли рекой... Но мне больше нравится старый, колониальный — мы сейчас к нему подъезжаем.
Старый город был кремово- розовым, он тонул в пышной зелени садов, над россыпью черепичных крыш вздымались тонкие иглы соборов. На берегу возвышался мрачного вида форт из темного камня, чьи мощные стены еще помнили яростные атаки пиратских фрегатов.
Такси нырнуло в лабиринт узких улочек, спускавшихся к порту. Петя жестами показывал шоферу, куда ему поворачивать. Водитель лавировал в плотном потоке машин, мотоциклов и моторикш, почти не снижая скорости. Дважды мы чуть не врезались в выскакивавшие откуда-то сбоку автомобили, один раз чуть не врезались в нас, но под конец поездки я с удивлением понял, что начинаю привыкать к местному стилю вождения. Когда Трофимов наконец похлопал таксиста по плечу и сказал: «Стоп!» — я даже несколько огорчился: слишком быстро закончился этот аттракцион.
Ресторан «La Sirenita» прятался за плотной стеной кустов, усеянных крупными малиновыми цветами. Я не удержался и потрогал один цветок — на ощупь он походил на бархат.
— Пойдем, — Петя потянул меня за рукав, — ты же вроде есть хотел, а не цветочки нюхать.
За живой изгородью находился дворик, уставленный деревянными столиками. Столиков было не меньше двадцати, но ни одного свободного я не увидел.
— Популярное заведение, — объяснил Трофимов. — Дешево и вкусно. Погоди, я сейчас с шефом переговорю...
Он направился к крытой листовым металлом веранде, на которой, судя по всему, располагалась кухня — оттуда тянуло щекочущими нос ароматами. Спустя минуту он вернулся вместе с невысоким пожилым мужчиной в белом поварском халате.
— Познакомься, это Хуан, — сказал мне Петя по-английски — видимо, чтобы Хуан все понял. — Хуан — лучший шеф-повар в Маракайбо. Хуан, а это мой друг Денис из Москвы. Он тоже отличный парень.
Судя по тому, как медленно и мучительно Петя произносил эту короткую речь, английский он знал на уровне «читаю и перевожу со словарем».
— Рад познакомиться, сеньор Денис. — Хуан церемонно наклонил голову. — Друг моего друга — мой друг!
Он неожиданно обнял меня и на мгновение прижал к груди. В институте нам рассказывали, что латиноамериканцы довольно бурно проявляют свои дружеские чувства, но на практике я столкнулся с таким впервые.
— Мой друг Петр, — сообщил я Хуану, — рассказывал мне, что «Ла Сиренита» — лучший ресторан в городе.
— Один из лучших, — серьезно ответил шеф-повар. — Это правда. У нас довольно демократичное заведение, но кухня действительно очень хороша. Сейчас вы в этом убедитесь.
Он жестом подозвал одного из официантов и вполголоса отдал ему какое-то распоряжение.
— Позвольте, я провожу вас, — все с той же важной серьезностью предложил Хуан. — Мы рады всем гостям, но для особенно близких друзей столики накрывают на утесе.
Петя сделал значительное лицо и украдкой показал мне большой палец.
На утесе стояло всего четыре столика; три из них были заняты, а четвертый, судя по всему, только что принесли и установили специально для нас. Отсюда открывался изумительный вид на старый форт и погружающееся в пылающие воды закатное солнце. Внизу, у подножия утеса, бились в облепленные тиной валуны тугие зеленые волны.
— Что сеньоры будут пить? — осведомился Хуан, выждав минутную паузу.
Петя обернулся ко мне.
— Что, сеньор, может, пивка для рывка? А потом что-нибудь посерьезнее?
— Поддерживаю, — сказал я.
Мы заказали две литровые кружки того самого «Касика», который я уже пробовал в гостинице, салат из морских гребешков, дораду на гриле и молодых осьминогов в белом вине. Пока мы расправлялись со всем этим великолепием, закат почти догорел, и неслышно подошедший официант зажег на нашем столике свечу.
— Эх, сюда бы еще девчонок, — мечтательно протянул Трофимов. — Такие тут есть мучачи, брат Диня, — закачаешься... Все как я люблю — темненькие, фигуристые... Сиськи, жопа — все при них. Но, блин, по-английски вообще не шарят. Увидишь такую где-нибудь в клубе, начнешь знакомиться — и на втором предложении утыкаешься в языковой барьер. Вылезай, приехали. Все упирается в язык. И не в прямом смысле, что особенно обидно, а в переносном...
Я пожал плечами.
— Разве это проблема? Будем вместе знакомиться. Я же переводчик, ты что, забыл? Наметим цель, я их разведу, а дальше тебе и говорить ничего не надо...
Трофимов рассмеялся, хлопнул меня по плечу.
— Я в тебе не ошибся, товарищ! Мы зададим жару этому городку! Поехали в клуб!
— Погоди, — сказал я. — Я еще лобстера закажу. Я правильно понимаю, что он здесь стоит двенадцать баксов?
— Ну, типа того. Но это самый большой, а ло мачо. Маленький — восемь... Ты не наелся, что ли?
«Просто я никогда в жизни не ел лобстера», — подумал я. А вслух сказал:
— Да я с прошлого года не жрал, голодный, как собака.
— А! — Трофимов хлопнул себя по лбу. — Ты ж Новый год-то в самолете, поди, встречал?
— Я его вообще два раза встретил. Первый раз еще в Москве, в Шереметьево. А второй — точно, в самолете. Мы как раз к Амстердаму подлетали.
Вспомнив об этом, я усмехнулся. И вдруг странное чувство заставило меня вздрогнуть: мне показалось, что все это происходило не двадцать часов назад, а давным-давно, и возможно, даже не со мной. Словно с того момента, когда я сошел по трапу «Боинга» в аэропорту Ла Чинита, для меня началась новая жизнь. И сейчас на утесе над вечерним Карибским морем сидел какой-то новый Денис Каронин, совсем не похожий на того человека, который встречал Новый, 1995 год в холодном зале ожидания Шереметьево–2.
— Ну, повезло тебе, — ухмыльнулся Петя. — Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. Значит, с работой у тебя все будет путем.
— Не вижу связи, — сказал я.
— Аэропорты и самолеты, — со значением проговорил Петя. — И так круглый год. А чем мы, по-твоему, занимаемся? Летаем на самолетах и сидим на аэродромах. Выводы делай сам.
Он ненадолго задумался.
— А то, что два раза Новый год встретил, так это вообще круто. Будет у тебя в этом году двойное счастье. За это, я считаю, нельзя не выпить.
В каком-то смысле он оказался прав, хотя обычно предзнаменования судьбы противятся столь примитивной расшифровке. Но в этом я убедился гораздо позже, а в тот момент мне не хотелось думать ни о каких тайных знаках. Я думал только о том, что попал в сказочный мир, мир своей детской мечты, и мир этот нисколько не разочаровал меня. Он был нежный, терпкий, веселый и буйный; его можно было пробовать на вкус, его можно было потрогать, его можно было нюхать. Он был реальным, этот сказочный мир, и это было удивительнее всего.
Поэтому я, разумеется, горячо одобрил предложение Пети. Мы взяли вина — сначала белого, к лобстеру, которого я все-таки заказал, а потом красного, к фруктам и мороженому. Мороженое было облито ромом, официант поджег его, и оно красиво горело прозрачным синим пламенем на фоне темно-фиолетового бархата моря. Идея показалась мне удачной; я потребовал бутылку настоящего пиратского рома, и бутылка не замедлила явиться.
Потом мы долго прощались с Хуаном, обнимались и клялись в вечной дружбе между Россией и Венесуэлой. Петя совал в карманы его белого поварского халата мятые двадцатидолларовые банкноты, и я краем сознания, еще выступающим из алкогольного тумана, подумал, что секрет расположения шеф-повара оказался до крайности прост. Затем наступило затемнение. В какой-то момент я осознал себя сидящим на скамейке у обочины дороги; Петя пытался о чем-то договориться с таксистом, но, поскольку он делал это на русском, переговоры ни к чему не приводили.
В конце концов Петя обратил ко мне искаженное отчаянием лицо.
— Клуб, — чуть не плача, простонал он, — как по-испански будет «клуб», амиго?
— Эль клуб, — сказал я. Разницы, на мой взгляд, не было никакой, кроме определенного артикля, но таксист сразу же все понял. В машине я, видимо, снова отключился и пришел в себя уже в клубе.
Здесь было шумно и весело. Громко играла музыка, мелькали улыбающиеся лица с яркими белками глаз и неестественно расширенными зрачками. Мы вдруг оказались на галерее, расположенной довольно высоко над танцполом; отсюда можно было наблюдать за прыгающими и извивающимися внизу телами. Петя куда-то исчез, а когда появился снова, с ним были две девушки.
— Вот! — торжествующе закричал он. — Смотри, какие chicas! Давай знакомиться!
Я так и не узнал, каким образом Петя их подцепил. Сначала chicas вели себя довольно скованно — видимо, напор Трофимова их напугал. Но потом мы их все-таки разговорили — точнее, говорил Петя, а я только переводил, — они повеселели и стали кричать, что хотят «Маргариту». Петя настаивал, что всем нужно выпить текилы. Девочки уперлись в свою «Маргариту», и в конце концов было найдено компромиссное решение — все пили текилу, но девочки запивали ее «Маргаритой». Текила, как ни странно, подействовала на меня отрезвляюще. Я заметил, что с противоположного конца галереи на нас как-то недобро поглядывают накачанные ребята довольно бандитского вида. У меня наметанный глаз на такие вещи; у каждого, кто хотя бы пару раз пил с Русланом в «Тюльпане» и был свидетелем его разборок с южнопортовскими, вырабатывается своего рода механизм раннего оповещения. Я ткнул Трофимова в бок.
— Видишь те рожи?
— Какие? — спросил он, поворачиваясь. — У- у, рожи! Да, неприятные.
— Не знаю, что им от нас надо, но сейчас эти неприятные рожи до нас домахаются, — сказал я. — Их там человек пять. Есть предложение нанести упреждающий удар.