— Его арестовала инквизиция? — догадался я.
— Да, его заточили в замок Святого Ангела — самую страшную тюрьму в Италии. Писарро поклялся отомстить за своего командира, но потом куда-то исчез — может быть, инквизиция и до него добралась, не знаю.
— Так его схватили только из-за талисмана?
— О чем я тебе и толкую. Видно, святые отцы действительно до смерти боятся этих кусочков серебра. И если уж они, не задумываясь, бросили в темницу такого прославленного и благородного кабальеро, как Гонсало Фернандес де Кордоба-и- Агилар, то тебе, братец, точно не стоило рассчитывать на оправдательный приговор.
Педро снова обернулся и посмотрел туда, где за зелеными холмами и апельсиновыми рощами осталась Саламанка.
— И тот, кто подкинул дельфина в твою комнату в гостинице, прекрасно об этом знал.
Глава тринадцатая. Первый рейс
Первый рейс
На следующее утро мы вылетели в Колумбию.
Мне, разумеется, не терпелось взглянуть на Южную Америку из кабины пилотов, но Кэп строго-настрого запретил мне покидать грузовой отсек. В результате я провел три часа в полном одиночестве, бесцельно шатаясь между ящиками с разноцветной маркировкой и ругая себя за то, что не захватил в дорогу Кинга. Я представлял себе расстилающуюся под стальным брюхом «Кита» непроходимую сельву, широкие медленные реки, кишащие пираньями и аллигаторами, затерянные под кровом дождевого леса индейские деревушки, и сердце мое билось все сильнее и тревожней. То, о чем я мечтал в детстве, о чем я столько читал в книгах, было совсем рядом, а я, как нарочно, был заперт в этом металлическом гробу. В грузовом отсеке «Кита» имелись иллюминаторы, но в них я видел только белую пелену облаков, сквозь которую кое-где просвечивали зеленые и голубые пятна. В конце концов я нашел слабое утешение в мысли, что из кабины пилотов видны, вероятно, все те же облака.
Потом «Кит» пошел на посадку — довольно резко, будто провалившись сразу на несколько километров. Иллюминаторы заволокло седым туманом.
Самолет начало ощутимо трясти — ящики, опутанные крупноячеистыми сетями из крепких канатов, беспокойно заерзали по полу. Я живо представил себе, что произойдет, если одна из сетей порвется и гора ящиков прижмет меня к переборке. «Может, это и случилось с прежним переводчиком? — мелькнула у меня безумная мысль. — Расплющило грузом?»
«Кит» выровнялся, тряска прекратилась. За иллюминатором вновь засияло солнце. Внизу расстилалось сплошное зеленое покрывало лесов без малейшего намека на город или хотя бы поселок.
«Доставка гуманитарных грузов в труднодоступные районы», — вспомнил я слова Рикардо. Интересно, для кого предназначены эти ящики? Для индейцев, не имеющих никаких контактов с цивилизацией?
Дверь кабины пилотов приоткрылась, показалась голова Трофимова.
— Ты пристегнись, что ли, — озабоченно сказал он, — сейчас садиться будем.
И, прежде чем я успел ответить, он нырнул обратно.
Предупреждал он меня зря — посадка оказалась на удивление мягкой. «Кит» коснулся земли, чуть заметно подпрыгнул и покатился по полосе так гладко, словно мы были не в глухой колумбийской сельве, а в аэропорту Шереметьево.
Спустя несколько минут из кабины вышли Кэп и Харитонов. Я шагнул было к ним, но Кэп выставил вперед широкую ладонь.
— Не мельтеши!
Харитонов едва заметно пожал плечами и заговорщически мне подмигнул — мол, сам видишь, шеф не в духе. Про себя я подумал, что, хотя наше знакомство с Дементьевым трудно было назвать долгим, я еще ни разу не видел его в другом настроении.
Кэп и радист прошли на середину отсека, Харитонов повозился с замками и открыл люк. Влажный, полный незнакомых ароматов воздух проник в самолет. Там, за бортом «Кита», кто-то кричал, верещал, щелкал, ухал на сотни ладов. Мне ужасно хотелось подойти и выглянуть наружу, но нарываться на очередную грубость со стороны Кэпа я желания не испытывал.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся — это был, конечно, Трофимов.
— Готовы, сэр?
Я заметил, что при других членах экипажа Петя никогда не называл меня «Диней». Видимо, понимал, что я и без того чувствую себя не слишком комфортно.
— Как пионер, — отозвался я. — Вот только мне было приказано не мельтешить.
— Погоди, — загадочно усмехнулся Петя. — Сейчас они там выяснят, кто сегодня на раздаче, тут-то твой выход и объявят.
— А как они выясняют? — удивился я. — Без переводчика-то?
— На языке жестов, — хмыкнул Трофимов. — Да не переживай ты так, все равно без тебя ничего не начнется...
В люк просунулась чья-то черноволосая голова. Петя сразу же замолчал.
— Где переводчик? — резко спросил черноволосый по-испански.
— Я переводчик, — ответил я, делая шаг вперед.
В следующую секунду он уже стоял рядом со мной. Как у него это получилось — я не понял. Он был маленького роста, худой и жилистый, с резкими, рублеными чертами лица и коричневой кожей. «Индеец», — подумал я.
— Меня звать Хуан, — сказал он отрывисто. — Я буду говорить, ты будешь переводить. Слово в слово, никаких ошибок. Esta claro?
Я молча кивнул. Только сейчас я обратил внимание на две вещи, почему-то ускользнувшие от меня в первое мгновение: Хуан был одет в зеленовато-коричневую камуфлированную форму и за спиной у него висел автомат Калашникова.
Старый добрый АКМ, из которого мне не раз доводилось стрелять и в учебке, и на заставе.
— Ты хорошо знаешь испанский? — подозрительно спросил он. Видимо, его насторожило мое молчание. У него был какой-то странный акцент, но слова он произносил четко, фразы строил простые и короткие.
— Да, Хуан, — смиренно ответил я. — А что, у вас раньше были проблемы с русским переводчиком?
Не знаю, зачем я это спросил. Возможно, потому, что понял: никто из экипажа «Кита» правды мне не расскажет. А из нашего разговора с Хуаном никто ничего не поймет.
Маленький индеец уставился на меня своими пронзительными черными глазками.
— Не у меня, — сказал он, криво усмехнувшись. — У него были проблемы. И не со мной. А с твоими друзьями.
Потом резко повернулся к штабелям ящиков и, потеряв ко мне всякий интерес, принялся их считать. Никаких пометок он не делал, просто шевелил губами и водил по воздуху коричневым пальцем.
— Ну что, — спросил шепотом Трофимов, — познакомились?
— Во всяком случае, его имя я теперь знаю. А как меня зовут, ему, по-моему, неинтересно.
— Сколько всего зеленых ящиков? — спросил Хуан, не оборачиваясь.
Он, видимо, имел в виду цвет маркировки — так-то все ящики были одного цвета.
— Кажется, сорок, — сказал я, не подумав.
Индеец повернул голову.
— Кажется? — переспросил он с неприятной интонацией.
— Видите ли, Хуан, я же переводчик, а не суперкарго...
— Так какого дьявола ты отвечаешь, если ты не суперкарго?
Возразить было, по сути, нечего. Я дернул Трофимова за рукав.
— Он хочет, чтобы ему доложили, сколько ящиков на борту. Кто этим занимается?
— Пжзедомский. Позвать его?
— Да уж, будь добр. А то, по-моему, наш гость сейчас рассердится.
Второй пилот не заставил себя долго ждать. Повел он себя неожиданно дружелюбно — пожал Хуану руку, а мне даже улыбнулся, хотя и несколько напряженно.
— Ну, юноша, — сказал он, — какие у вас возникли вопросы?
Я объяснил. Пжзедомский извлек из кармана сложенный листок, распечатанный на матричном принтере.
— Так, переведите ему, юноша: контейнеров с маркировкой «эм-зеленый» — сорок штук.
«Я же говорил», — подумал я мстительно.
— А с желтой? — спросил Хуан.
— «Зет-желтых» — двадцать пять.
— Почему так мало?
Это прозвучало так, что по спине у меня пробежали мурашки.
Я перевел, стараясь смягчить агрессивную интонацию Хуана.
— Не ко мне вопрос, — развел руками Пжзедомский. — Это компетенция господина Дементьева.
— Петя, — сказал я, — позови, пожалуйста, Кэпа.
Но Трофимов уже и сам понял, что разговор принимает нежелательный оборот. Он, как спринтер, метнулся к люку и исчез в проеме.
— Ты не понял вопрос? — прищурившись, спросил Хуан. — Я спросил — почему так мало желтых ящиков?
— Наш второй пилот не знает. А я не суперкарго, а переводчик. Я позвал Кэпа.
Это почему-то развеселило индейца. Правда, ухмылка у него была тоже довольно зловещая.
— Хорошо, — сказал он. — Подождем Кэпа.
Наконец Кэп явился, и начался длинный и, на мой взгляд, почти бессодержательный спор. Хуан был явно недоволен тем, что каких-то контейнеров было меньше, чем в прошлый раз; Кэп, как механический органчик, твердил, что все было обговорено с каким-то доном Эстебаном и что если у Хуана и его товарищей есть претензии по существу, то ему нужно заявлять эти претензии непосредственно дону Эстебану, а вовсе не Кэпу, который, как всем хорошо известно, не более чем рабочая лошадка с крыльями.
В конце концов упрямство Кэпа пересилило. Хуан забористо выругался и сплюнул коричневой слюной прямо на пол отсека.
— В следующий раз, — сказал он, — я поеду в Боготу и отрежу дону Эстебану яйца. Так ему и передай.
Кэп серьезно кивнул. Хуан подошел к люку, высунулся и что-то крикнул на незнакомом мне языке.