В одной из стариц было уединенное место, пляж — наши родители почему-то редко приходили сюда, отдав это место нам, детям. Воля! Воля, ограниченная только рекой, небом и воображением. Не исключено, что это был тот самый парадиз, о котором спел замечательную песню Линн на излете карьеры.
Нас просто прибило плавать. Состязаться с Элей у меня, конечно не было ни способностей, ни сил. У меня открылось какое-то внутренне зрение: сквозь стеклоподобную массу воды я словно видел стремительные движения детского тела. Я предвосхищал любую ее прецессию. Тетя Нора объясняла, как каждый увлеченный своим делом человек, технику плавания: взмахи, погружения корпуса (тут есть своя наука), затрагивала и физику после второго фужера шампанского, но какой же это казалось галиматьей по сравнению с плавающей Элькой. Дядя Сергей, эстет, смотрел на тело в окружающей среде как художник и, как мне кажется теперь, тоже в немалой степени восхищался телом дочери.
Надо, конечно, знать, не только как плавать, но и где. Эля это отлично знает. Хочется ведь тем не менее хоть чуток нарушить границу, сделать один шаг за запрещенную черту, чтобы, вовремя совершив шаг назад, небрежно цедить сквозь зубы потом — всю жизнь — да, я был там. Ничего интересного.
Сразу предупрежу, поберегу нервы любителей чтения о маленьких купающихся девочках. С Элей ничего страшного не случилось. Заплыв дальше обычного, она попросту попала в холодную воду. И тут ее слегка подвела не интуиция, нет, а элементарное благоразумие, суть которого вбивала в ее голову тетя Нора.
Ей попросто стало зябко, но она решила согреться, увеличив темп. Почему не пойти на рекорд? Самое время. Надолго ее, конечно, не хватит. Наверно, пора закругляться.
Эля повернула наконец к берегу, и у меня, простите за банальность, отлегло от сердца. Ребенок сплавал неплохо, и тренер, присутствующий бы при действе, поставил б ей твердую пятерку.
Силы ребенка явно истощились. Я ждал ее, стоя по пояс в воде. Когда она то ли подплыла, то ли уже подошла, я схватил ее и не понес (силенок-то было маловато), а потащил на берег.
Держа Элю, я немного напугался. Что-то она была очень уж холодной. Слишком холодной.
Мне пришло на ум решение: обхватить ее как можно крепче. Заходящее солнце, песок, жара и замерзающая девочка.
Что-то было не так. Повалив корпус, стал его забрасывать горячим песком, стараясь брать только с поверхности. Еще не окончив процесс, почувствовал, что девочка согревается, но до нормы, говорил мне внутренний голос, еще далеко. Как бы она не простудилась, спортсменка, мать вашу!
Нет, подумал я, песок не поможет. Вновь обхватил ее (стыдливость диктовала мне почему-то быть внизу, а не сверху, как будто это что-нибудь значило), прижал крепко и не отпускал довольно долго. Глаза Эли были закрыты. Я испугался в очередной раз: что это? Шок?
Я прижимал Элю все крепче, но этому мешали два обстоятельства. Холодили ее мокрые трусы, казавшиеся мне теперь какой-то попросту идиотской вещью. Мои трусы тоже были помехой.
Ну а о втором факторе даже не очень проницательный читатель легко может догадаться сам.
— Давай разденемся. Да, да, давай, снимай трусы. Иначе простудишься.
Иные авторы мемуаров любят описывать свои первые сексуальные опыты — ах, как это было романтично. И невинно. Здесь же романтики не было. Да и невинности, наверно, тоже.
Эту пародию на так называемое интимное белье удалил, как файл из Андроида. Оставалось, поборов никчемные предрассудки, также оголиться. Проклятый стыд! На мне лежит голая мерзнущая девочка, а я занимаюсь подобием умствований.
Сдернул и свои трусцы, довольно модные на тот момент.
Теперь, кажется, стало становиться лучше. Эля приходила в себя. Затем я почувствовал нечто немного — совсем чуть-чуть — странное. Хотя вроде бы и она, и я стали отогреваться — я ведь тоже охладился от непрошенных объятий сей снежной королевы. То бишь русалки, ундины или как там их надо называть.
Ребенок прекратил дрожать.
Вот он, момент истины, понял я. Эта девочка — моя.
Никогда более, обладая теми или иными женщинками и женщинами, мне не доводилось испытывать такого чувства гармонии и покоя.
Согревшись, малышка начала совершать телодвижения, показавшиеся мне поначалу неуместными. Очень скоро я понял, в чем дело.
Эля, как и многие девочки ее возраста, была онанисткой. Наверняка она играла с разными предметами, либо воображала, что предметы играют с нею. А тут подвернулась моя маленькая (на тот момент) колбаска [1].
1
Не такой уж она была и маленькой. Но и не великой, честно говоря. Так, в самый раз.
Мне хватает.