Не желая упустить возможность заполучить нужную сумму, Коновалов решил не пугать Витьку и клятвенно заверил, что пистолетик, купленный у пенсионера на рынке, у него хранится уже лет пять и что остальные патроны самолично расстрелял по крысам, отдыхая в глухой деревне у своей тетки.
Не очень-то поверил Артемьев этой выдумке, но опасная игрушка была ему очень кстати, и он выложил на стол десять купюр по сто тысяч. Он почувствовал себя гораздо увереннее от приятной тяжести в нагрудном кармане куртки. И не таким несчастным, как раньше.
С большим удовольствием он стал наслаждаться отпускным бездельем. Он хорошо спал и гулял по палубе, стал более милостив с женщинами, хотя дистанцию по-прежнему соблюдал. И, конечно, он уже не завидовал любовной удаче Коновалова.
Чем ближе они подплывали к Москве, тем больше он утверждался в своем решении порвать все связи с преступным бизнесом. Он и не помышлял в начале года, что так все обернется. Через кого на него вышли эти опасные люди, он не знал до сих пор. Просто ему позвонили домой и предложили встретиться. На веранде летнего кафе баскетбольного роста парень, никак не назвавшись, начал разговор напрямую, без всякой дипломатии:
- Мы о тебе знаем все. У тебя есть талант, а у нас - деньги. Будем меняться. Ты взрывник высшего класса. Из дерьма фугасную бомбу вылепишь, и она рванет как надо. Но нам фугас не нужен, ты, наоборот, маленькую штучку изготовь, но так, чтобы фейерверк был грандиозный. А за ценой мы не постоим.
Заметив протестующий жест Артемьева, остановил его:
- Не спеши говорить нет. Мы такого слова не признаем. Не маленький понимать должен. Аза каждое изготовленное изделие мы будем платить тебе сумму, составляющую твой годовой заработок на заводе. Прикинь, сколько ты получишь за неделю занятия своим любимым делом. Не спеши сейчас давать ответ. Через день встретимся здесь же.
Артемьев мучительно размышлял, соглашаться или нет. Пугал арест, суд, лишение свободы... Но не того боялся Артемьев, чего действительно надо было бояться и что ожидало его впереди. Почему он тогда согласился? Ведь был уже три года как разведен, жил одиноко и мог не опасаться за судьбу своих близких. В отношении самого себя боялся, конечно, но не убили бы его: ведь о том баскетбольного роста человеке, не говоря уж о его хозяевах, он ничего не знал. Ну, может быть, набили бы морду, поломали кости. Отлежался бы в больнице, но остался бы чист.
Но он дал согласие. Дал потому, что был зол, видя вокруг богатеющих предпринимателей, качающих деньги буквально из воздуха. А ему на жратву не всегда хватало: уже три месяца на их оборонном номерном предприятии зарплату не выдавали. А тут кучу денег предлагают, и к тому же эти его изделия будут использованы не против кого-нибудь, а этих ненавистных новых русских.
Ему позвонили, сделали заказ, указали условное место, куда принести и в каком часу. Взамен он нашел в закладке пухлый конверт с деньгами. Прошла неделя после выполнения первого заказа. Все было тихо. Он понял, что опасность миновала.
Но теперь его мучило совсем другое. До этого он почти не читал газет и телевизором почти не увлекался. А тут с жадностью стал смотреть хронику происшествий и почти ежедневно покупать Московский комсомолец. Ему важно было знать, где и что рвануло: уж не его ли изделие сработало. В тот период в течение двух недель было три взрыва - два предупредительных и один со смертельным исходом. Погиб бизнесмен, позволивший втянуть себя в криминальную разборку. Туда ему и дорога.
Потом было ещё два заказа. Один уж очень неожиданный: надо было совсем миниатюрную вещицу сделать, но с большой убойной силой. Задача сложная, но он справился. Тогда не только забранные из тайника деньги согрели душу, но и гордость за свое мастерство: не всякий может такое изобрести.
Узнавая о взрывах, он каждый раз пытался угадать, в каком из них нашло применение его изделие. И каждый раз предпочитал думать, что лично он причастен к убийству того человека, который ему не нравился: банкира или крупного мафиози. Вего глазах они были пауками в банке, пожирающими друг друга.
Но вот с пятой, последней сделанной им закладкой, вышла осечка. Через два дня он включил хронику происшествий. Лучше бы он этого не делал. Его оглушила ужасающая картина последствий какого-то взрыва. Лужи крови, части человеческих тел... Мальчик с оторванной рукой, носилки с которым санитары вталкивают в скорую помощь. Оператор, сволочь, словно нарочно давал замедленную панораму места трагедии. Артемьеву показалось, что он увидел руку того мальчика... Четверо пострадавших, а тот, кому готовили смерть, остался невредим: запоздал в этот день к обеду.
Резким щелчком погасив экран, он встал, нервно прошелся по комнате и снял с книжной полки толстый потрепанный политический словарь. Между страниц, словно книжные закладки, лежали зеленые стодолларовые купюры. Их было немало. Он мог бы и не считать - за пять закладок, сделанных им собственноручно смертоносных сюрпризов.
С того дня все в нем перевернулось. Он почему-то сразу уверовал, что именно его руки обагрены кровью тех невинных жертв. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним вставала та страшная картина. Он знал, что по-прежнему уже жить не сможет.
Через день на предприятии из-за отсутствия заказов по оборонке объявили отпуск, и он купил билет на теплоход до Астрахани. Когда он был ещё семейным человеком, жена все уши ему прожужжала про этот вид отдыха. Очень уж ей хотелось поехать - подруга хвасталась на работе, что словно в сказке побывала.
Ничего похожего Артемьев не испытывал. Плывя на роскошном теплоходе, уже обреченно осознал, что время пусть голодного, неустроенного, но все же безмятежного его существования безвозвратно ушло. И какие бы крупные деньги у него ни водились, радоваться им, радоваться жизни так, как раньше, он уже не сможет. У него даже притупилась ненависть к новоявленным буржуям: он теперь стал ничем не лучше их, продав душевное спокойствие за кучу зеленых.
Скоро они должны были приплыть в Москву. Теперь Артемьев почти не покидал корму, в задумчивости смотря на белесые буруны на водной глади, расходящиеся веером и постепенно исчезающие, словно поглотив самих себя. И ему почему-то грезилось, что и он сам скоро, вот так же проскользив по поверхности жизни, угаснет, исчезнет или сам по себе, или смытый другой, мощной волной. И тяжесть оттягивающего карман дамского браунинга с одним патроном оставляла ему уже мало надежд на благополучный исход.
Предчувствие не обмануло его. Телефонный звонок раздался уже в день его приезда в Москву. Они наверняка знали дату его возвращения. Эта телефонная трель, словно звук набата, заставила тревожно забиться его сердце. Голос заказчика был взволнован.
- Послушай, мастер, у нас, пока ты на теплоходе прохлаждался, возникли проблемы, и нужна новая закладка! Срочно! К завтрашнему вечеру, скажем, в 18.00 часов.
- Нет, нет! Я этим больше заниматься не буду. Нового груза не ждите.
- Это твое личное дело, если тебе зеленые больше не нужны. Мы и другого найдем. Голодных специалистов из почтовых ящиков нынче много. Ты заработал и другим дай. Но сейчас ты отказаться не можешь: у нас времени в обрез, другого искать нам некогда. Тем более что нам нужно миниатюрное изделие. Завтра ты в последний раз нас выручишь. Сам понимаешь, не в твоих интересах нас подводить.
Он похолодел: угроза прозвучала неприкрыто. Конечно, можно было отказаться, но он поверил, что действительно в последний раз. Похоже, и тот, на другом конце провода, верил в это. И, пообещав сделать все вовремя, он осторожно положил трубку на рычаг. Давая волю своему раздражению, со злобной яростью выкрикнул в пустоту проклятия в адрес тех, кто довел его до нищеты и поставил в зависимость от этих негодяев. А ведь была же, существовала возможность послать их подальше ещё тогда, в первый раз! А теперь уж не отступишь. Может быть, и вправду это в последний раз.