Топорков спрятал оружие в карман и поспешил домой. Жил он в коммунальной квартире. В маленькой комнате, где они обитали вдвоем с матерью, прятать оружие было нельзя. Мать постоянно следила за ним, искренне считая, что он совсем отбился от рук и по нему тюрьма плачет. Это постоянное обыскивание его вещей, проверка карманов порядком надоели Топоркову. Так что на первое время он мог спрятать браунинг лишь в общем для всех жильцов чулане, в ящике, где хранились разные ржавые инструменты. В этот ящик, кроме него, мог заглянуть лишь Олег — муж соседки Ленки. Это был веселый молодой мужик. Ленка с ним познакомилась, когда он служил в армии в Подмосковье. Поговаривают, что он женился на ней, чтобы закрепиться в столице. Мать Бориса его не любила, часто выговаривая Ленке, что та поспешила и не за того замуж выскочила. Кроме как ветрогоном этого Олега и не называла.
— Разве не видишь, что он за любой юбкой бегает. За голой бабой бросится с десятого этажа вниз не задумываясь. Неужели ты веришь, что по вечерам он работает или с друзьями встречается?
А Ленка — девка беззаботная, в ответ только смеется.
— Ничего, тетя Клава, и мне что-нибудь да достанется. Главное, посмотри, как он к дочке Дашеньке относится. Не всякая мать так о своем дите заботится.
Мать Топоркова только в сердцах рукой махала.
— А, живите как хотите!
Наслушавшись матери, Борис соседа тоже не жаловал, хотя считал, что мужик он, в общем-то, неплохой. Пряча пистолет в груду инструментов, Топорков, конечно, допускал возможность обнаружения оружия Олегом, но был уверен, что тот шума не поднимет и в милицию-то уж точно не обратится. Так что пусть эта штуковина полежит дня три, а потом он что-нибудь придумает и перепрячет её в более надежное место.
Мальчишка Топорков и предположить не мог, что в его распоряжении было не три дня, а всего несколько часов. Инженер Жигунов уже достал из-за дивана свое охотничье ружье.
Металлическая дверь с противным, царапающим по нервам визгом распахнулась, один за другим они вошли на чердак и направились к стоявшему в углу, обитому коричневым дерматином дивану. Жигунов ждал троих, но они привели ещё двоих — высокого парня в кожаной куртке и бойкую размалеванную девицу с белесыми кудряшками, выбивающимися из-под вязаной шапочки. Это было совсем некстати: посчитаться он хотел только с троими.
Пружины дивана тягуче заскрипели под тяжестью молодых тел. Из-за надежно скрывающей Жигунова балки он сквозь полутьму, царящую на чердаке, всматривался в лица своих врагов. Еще неделю назад он не знал этих ребят, а сегодня страх за свою семью, которую он не в силах был защитить от этих подонков, загнал его, сорокалетнего мужика, на этот пахнущий всяким старьем, мочой и кошками чердак. Потные руки липли к прикладу, и он то и дело вытирал их серым от грязи носовым платком. Но главное — почти трехчасовое ожидание было не напрасным: начавшийся дождь загнал их на этот чердак.
Отделив ствол от приклада, он пронес сюда ружье под дождевиком. Идти было недалеко: всего лишь перейти улицу. Из слухового окна были видны два верхних этажа его дома. Виталька, наверное, уже пришел из школы и, пообедав, готовит уроки. Хороший у него парень! Техникой увлекается. Ему бы все в радиоаппаратуре ковыряться. Хороший-то хороший, да постоять за себя не умеет…
Перед глазами Жигунова всплыло распухшее от побоев лицо сына. Лишь к вечеру того дня, уступив настойчивым уговорам, Виталька рассказал: избили его старшие ребята за то, что у него не было денег. Платя, как и многие, им ежедневную дань, в тот раз он потратил деньги на покупку случайно подвернувшейся дефицитной радиодетали. А отец и не знал, что сын месяцами из-за этих сволочей оставался без обеда.
С дивана до Жигунова донесся громкий хохот, и он содрогнулся от ненависти. Этим балбесам не хватало на вино и развлечения, а его сын ходил голодным!
Пружины дивана вновь заскрипели: видимо, вся компания разом поднялась. Ему стало трудно дышать: сейчас они пойдут к выходу, и он должен будет в них стрелять. Нет, только не сейчас! Он ещё не готов.
Судьба сжалилась над ним. Вся компания наклонилась, схватилась за низ дивана и с трудом отодвинула его в сторону. Как они вообще втащили такую махину на чердак? Вытащив стоявшую за диваном большую картонную коробку, они достали из неё стаканы и тарелки. Перевернутая вверх дном коробка превратилась в стол. Одну бутылку достал из кармана куртки Синюха, а вторую — парень, приведший девчонку. Стройный, темноволосый, он выгодно отличался от всей остальной компании. Но ему и девчонке не повезло. Они пришли сюда вместе с теми, кому он вынес смертный приговор. Да и почему он должен их жалеть? Чем они лучше? Распивают водку с подонками, хохочут как ни в чем не бывало…
Да и девчонка хороша! Совсем молоденькая, а кокетничает вовсю. Из своего укрытия он видит, как парни наперебой ухаживают за ней. Возбужденная вином и всеобщим вниманием, она то и дело взрывается призывным смехом.
Доиграется девка! Изнасилуют её тут всей группой, — все же сочувственно подумал Жигунов.
Разгоряченная вином, девчонка скинула плащ и шапочку и осталась в черной юбке и коричневой открытой кофте. Синюха плотоядно уставился на девушку. А та, как птица, в которую уже прицелился охотник, продолжает весело щебетать, беспечно раскачиваясь на ветке. Вот дуреха!
Жигунов решительно подавил в себе сострадание: Сама, шлюха, знала, на что идет, забираясь на чердак пить водку с четырьмя кобелями! До него долетают нецензурные слова из непристойного анекдота. И каждый раз он вздрагивает от ненависти и омерзения. Ему приходит на память позавчерашний разговор с Синюхой и его приятелями.
Жигунов нашел их в беседке, недалеко от газона, где днем раньше били его сына. Их было трое, и с каждым поодиночке он, наверное, справился бы. Но всех сразу он бы не одолел.
Синюха рассмеялся ему прямо в лицо.
— Уж не ты ли мне угрожаешь? Да мы тебя самого сейчас по земле размажем. Пошел вон отсюда! — Последовала оскорбительная брань. Он был как облитый нечистотами.
Кровь бросилась ему в голову, но вступать в схватку с этими здоровенными парнями было на самом деле опасно. И зло бросив: Ну что же, посмотрим! — он вынужден был отступить.
Участкового инспектора Перфильева он нашел только часа через два и за это время успел немного остыть. Пожилой, с небольшим брюшком, но мощными руками, участковый, выслушав его, кивнул головой.
— Все ясно. Этого Синюху я знаю. То и дело с чердака вон того дома, где продмаг, гоняю. Уже дважды новый замок вставляли, а они ломают. Диван у них там, гулянье идет, пьянка. Слухи о том, что деньги у ребятишек в школе отнимают, доходили до меня и раньше. Да официальных заявлений нет: родители боятся заявлять, опасаясь за своих детей. Он вон какой здоровенный жеребец, этот Синюха. Думаю, и ваш сынок на официальном допросе против него и слова не скажет. Будете писать заявление? Вот то-то и оно! Единственное, что могу сделать, вызвать на беседу и предупредить. — И Перфильев хлопнул по столу увесистым кулаком.
Этот жест почему-то успокоил Жигунова. Он пошел домой, надеясь, что все устроится. Но вчера сын вернулся домой со свежими ссадинами на лице и в мокром, дурно пахнущем плаще.
— Тебя опять избили? — холодея от догадки, спросил Жигунов.
Лицо сына исказилось от злости.
— Это ты во всем виноват! Меня били за то, что я пожаловался тебе, а ты помчался заявлять в милицию. Синюху вызывал участковый и грозился отдать под суд. Они пинали меня ногами, а когда я упал, все трое мочились на меня, приговаривая: Это тебе за стукачество.
Сын остервенело начал сбрасывать с себя одежду. Рыдающая жена кричала:
— Ты не мужик, не можешь защитить ребенка. — Жигунов был оглушен свалившейся на них бедой. Им овладело отчаяние.
Вышедший из ванной сын закрылся в своей комнате, и каждый его всхлип отдавался в сердце Жигунова острой болью. Упорно отгоняя мысль о мщении, в глубине души Жигунов все же осознавал, что другого выхода у него нет.