Да и зачем посвящать хозяина в каждую деталь? Браунинг пригодился, и теперь этот окончательно засвеченный ствол надо отправить на дно моря. Тогда концы будут обрублены, а новенький ПМ вот он — целехонек и готов для использования в другом деле. Забрав деньги у мертвого киллера, Косой, немного подумав, задвинул тело подальше за ящики: завтра водитель, ничего не заметив, увезет его.
Косой перескочил через борт грузовика и зашагал к своей машине, стоявшей за поворотом. Сел за руль и газанул от дома, в котором, возможно, ещё спал водила, ничего не подозревающий о страшном грузе в кузове. На горном повороте шоссе остановился. Обрыв здесь был крут, далекое море слепило бликами белесой мелковатой ряби, шум волн едва доносился сюда.
Место было подходящим, и Косой, достав из кармана ставший ненужным и опасным браунинг, чуть разбежавшись, с размаху метнул его вниз. Пистолет описал крутую дугу и скрылся из вида за краем обрыва.
Но как это часто бывает, в судьбу браунинга вмешался случай. Откуда Косому было знать о росшем почти горизонтально из отвесной стороны обрыва дереве, ударившись о ствол которого пистолет изменил траекторию, заскользил по поросшему травой склону и застрял в кустарнике, метрах в десяти от песчаной полоски берега.
Браунинг найдет бомж Лешка Филонов. Но это будет через два дня.
А пока Косой, ничего этого ещё не зная, позволил себе расслабиться и не спеша обдумать сложившееся положение: Конечно, Мефистофель нервничает и убирает слишком много людей вокруг себя. Но меня это не должно коснуться. Слишком уж я ему нужен. Эта кровавая чехарда наверняка будет продолжена. И без меня ему не обойтись. Убедиться в моей верности он имел возможность в течение этих трех лет. Вот только говорить ли ему о браунинге, взятом Лидкой у заезжего киллера? Пожалуй, не стоит. Мефистофелю это может не понравиться. А браунинга у меня уже нет.
Косой ещё раз прокрутил в голове ситуацию и, окончательно уверовав, что лично он пока в безопасности, весь отдался быстрому движению. Он не обратил внимания на стремительно догоняющий и пытающийся обогнать его КамАЗ. А зря! Сильный удар в бок снес автомобиль с дороги. Сознание Косого не отключилось, и, ощущая невесомость полета над бездной, он понял свою ошибку.
Глава 10. Вой собаки
День обещал быть жарким. Лешка Филонов даже не подумал снять пиджак, из-под которого виднелась синего цвета рубашка, подобранная им прямо у обочины, где часто останавливались для отдыха автомашины с туристами.
Любимыми и самыми доходными местами для Филонова были именно такие, не регламентированные стоянки. На всем протяжении южного шоссе были благоустроенные стоянки с шашлычными, кофейнями, столиками, укрытыми от солнца брезентовыми навесами. Но многие автолюбители, предпочитающие скромно утолять голод и жажду запасенными заранее продуктами, останавливались не здесь, а где-нибудь подальше, облюбовав удобную ложбину, углубление между горами или просто более или менее ровную площадку хотя бы с одним деревцем, способным укрыть от зноя. И даже если автотуристы не оставили после себя никаких следов, все равно одни и те же места непостижимым образом притягивали к себе новых людей, жаждущих пусть ненадолго, но почувствовать себя в одиночестве среди дикой цветущей природы в отдалении от благ цивилизации.
Именно в таких местах вдали от городов и поселков Филонов и мог поживиться, найдя что-нибудь пригодное для продажи или обмена: благоустроенные точки на шоссе уже были заняты другими бродягами и нищими. Ему, одиночке, туда соваться было нельзя. Но он особенно об этом и не жалел. Конечно, ему, в его пятидесятитрехлетнем возрасте да ещё с хромой, плохо сгибающейся ногой, было тяжело лазать по горам. Но зато ему никто не мешал, и он был вполне счастлив. Года два назад он даже нашел кем-то оброненное портмоне с крупной суммой денег. Но уже на второй день, проспавшись, обнаружил, что нет ни денег, ни портмоне, не говоря уж о дерматиновой рваной женской сумке — верной спутнице, в которой лежало его единственное на тот день богатство: почти новенький туристский котелок, забытый кем-то на временной стоянке. Он догадался, что обокрали его случайные собутыльники, такие же бродяги, как и он. Филонов, привыкший безропотно переносить удары судьбы, даже не возмутился этой кражей, совершенной людьми, которых он угощал вечером: он и сам мог обокрасть случайного собутыльника.
Ладно. Как пришли денежки, так и ушли. А вот похмелиться тогда очень хотелось. И до того хотелось, что он решился на то, чего уже давно, наученный горьким опытом, не делал: подошел к сидящей на веранде дорогого кафе компании и попросил дать опохмелиться. Попросил без надежды на успех: благополучные сытые люди, да ещё на отдыхе, не любят, когда им напоминают о существовании бедных и голодных. Они уверены, что сами никогда не очутятся на дне жизни, и гонят бедолаг, суеверно открещиваясь от дурного предзнаменования. Филонов не знал, что тогда нашло на тех мужчин, только один из них с молчаливого согласия других протянул ему через железную ограду наполовину недопитую бутылку с яркой этикеткой и огурец. Филонов, не отрываясь, осушил её до дна и закусил. Он даже не поблагодарил нежданных благодетелей, а повернулся и пошел дальше по пыльной дороге, каждой клеточкой своего больного, проспиртованного тела ощущая блаженство и покой.
Больше он никогда не искушал судьбу и не дерзал надоедать нахальными просьбами солидным людям, довольствуясь сбором бутылок и оставленного автолюбителями барахла. Много ли ему, бомжу с двадцатилетним стажем, нужно?
Он уже давно не вспоминал о том, что у него была жена Анна и двое детей, был дом и работа. Когда Анна задурила и в открытую стала встречаться со своим начальником, он, не выдержав, напился и проучил изменницу как следует. Анна, в синяках, побежала в милицию, и первые пятнадцать суток он отсидел, горя желанием быстрее выйти, чтобы доказать свои права. Буквально на второй день свободы при новом выяснении отношений его в состоянии легкого подпития вновь забрали, и по заявлению жены он опять таскал цемент на стройке. Опытные мужики в камере тогда уже подсказали ему, что Анна решила от него избавиться и оставить дом за собой. Отбыв положенное число суток, он вернулся домой и, опасаясь привлечения к уголовной ответственности по ст. 206 УК РФ за систематическое хулиганство, вел себя покладисто. Анна же увезла детей к теще, а сама приходила домой поздно, демонстративно отправлялась в душ и плескалась там, напевая веселые песни. Он терпел: может быть, одумается, все-таки двое детей…
Ну а через неделю получку выдавали. Конечно, пришлось выпить с мужиками, но чуть-чуть, граммов по двести. А жена подгадала, знала, ведьма, что в день зарплаты он трезвым не придет. Уже сидела дома, ждала. Икак только он пришел, начала наскакивать на него, по-всякому обзывать. Он терпеливо сносил оскорбления. Тогда она пошла на крайние меры: завопила, стала царапать его лицо, якобы защищаясь от его нападения. Он ей ничего не сделал, только скрутил руки и толкнул на кровать. А она закричала, забилась, сбежались соседи, вызвали милицию. Ее на экспертизу: руки у неё дебелые, на коже, когда он её схватил, остались синяки и ссадины. Да ещё рукав платья порванным оказался. Хотя он готов был поклясться, что она сама это сделала, чтобы одной уликой против него было больше.
А затем накатанная дорога: арест, суд и два года по ст. 206 УК РФ. Пока он в зоне парился, она с ним развелась, за своего начальника замуж выскочила, дом продала да вместе с детьми и новым мужем в дальние края уехала, где у того родня была.
Вернулся Филонов — ни дома, ни семьи. Хотел обратно на завод пойти, но без прописки не взяли. Так и пошел бродяжить. С тех пор уж раз пять за бродяжничество да за мелкие кражи привлекался. Кневоле привык. Взоне его не обижали — просто не замечали, есть он или нет. А ему так и проще. Даже выпивка изредка перепадала, если удавалось исхитриться её достать не только блатным, но и им, серым мужикам. Жить можно: кормежка каждый день, о крыше над головой думать не надо. Одно плохо: туговато с выпивкой.