Что ж, озаряя эту даль,
Ему и мне луна светила,
А эта горькая печаль
Наполнила два сердца разом.
Едва лишь отпылал закат.
Луна на небеса восходит.
А птицы стаями летят
И на лету роняют перья.
Ночь не развеяла тоски.
Покоя нет. Шумят деревья.
И зажигают светляки
То здесь, то там свои лампадки.
Сижу одна перед окном.
Пустая комната во мраке.
Я вспоминаю о былом
И слезы лью о настоящем.
Что выше, чем гора Тайшань?
Что в мире шире океана?
Они как склоны Цзюншань:
Глядеть подольше — станут дальше.
Как до утра мне дотянуть
Осенней этой долгой ночью?
Хоть ненадолго бы уснуть
И встретиться во сне с любимым!
Постель тверда и холодна,
Совсем не греет одеяло.
Мне этой ночью не до сна,
Ей нет конца, унылой ночи.
И только огонек свечи
Бессонницу со мною делит.
Но вот взошла луна в ночи
Час наступленья пятой стражи.
На жесткую постель мою
Сажусь, встаю, хожу без цели,
Опять ложусь, опять встаю,
Себе не нахожу я места.
Я знаю — горя полоса
Кончается, приходит радость.
Но спят, быть может, небеса?
Забывчивы, быть может, духи?
О, если б наш союз связать
Травою, скошенной в Ланьцяо *,
Была б я счастлива опять
Над многоводным Сяосянцзяном.
И под осеннею луной,
И под весенним теплым ветром
Сидел бы милый мой со мной
И нежные слова шептал бы.
В любви бы сотня лет прошла,
Как незаметное мгновенье.
Я б дочь и сына родила
— Какое б это было счастье,
А нынче на сердце тоска.
И кто теперь меня осудит?
Скажите, разве так легка,
Так весела разлука с милым?
Ах, ес\и бы мы жить могли
На юге в маленьком домишке,
От шумных городов вдали,
В горах, среди теснин, потоков!
Могла бы я счастливой быть,
Когда бы это все случилось.
О чем еще судьбу молить?
Чего еще желать на свете?
Звенел бы по камням поток,
Шумели бы над кровлей сосны,
Я выходила б на порог,
Глядела бы на наш колодец.
Участок наш — подать рукой.
Пойду-ка уберу я камни,
Вскопаю грядки я киркой,
Поем немного скромной пищи.
Пройдет, возможно, сотня лет,
Но как забудешь о разлуке?
Покоя нет, забвенья нет
— Глубокая тревожит рана!
О, как мученья велики!
Молю судьбу я: дай мне вечно
Касаться ласковой руки,
«Люблю» твердить самозабвенно.
Нет, лучше бы навек з'снуть
В час расставания с любимым!
Какое счастье утонуть
В большой реке, в глубоких водах.
Я потому еще живу,
Что теплится во мне надежда.
Я проклинаю синеву
И зелень — небеса и землю.
Не слышу больше ничего
— В моих ушах любимый голос…
Не вижу больше ничего
— В моих глазах лицо родное…
О, если бы из-под земли
Пришел Шэнь-нун, воскрес Бянь Цяо* —
То и они бы не смогли
Дать от печалей исцеленье!
Ах, если бы забыться мне,
В глубоком, долгом сне забыться,
Хотя б на миг один во сне
Могла б я милого увидеть!
Слились бы радость и печаль.
О, если было бы так вечно!
Мне с этим сном расстаться жаль,
Остаться б в этом сне прекрасном.
Но флейта заиграет вдруг,
И, принесенный свежим ветром,
В мое окно вольется звук,
Сон прерывая мимолетный.
Окончив писать, Чхэ Бон кладет кисть и долго смотрит в окно. Потом она опускает голову на стол и засыпает. И сновидения слетаются к ней…
…Словно бабочка Чжуан Чжоу, она взмахнула крыльями — и ветер унес ее высоко в небо. Глянула она вниз, на землю: далеко-далеко в маленьком домике сидит Пхиль Сон, он держит в руках ее письмо, и слезы текут по его лицу. И вот она вбегает к нему, и они крепко обнимают друг друга…