— Медведь, а не пес. Пес бы залаял. Отсо просто кусает. Ничего личного, у него натура такая. Он ворчливый параноик.
— Я такого, похоже, знавала.
— Я не параноик, — Косонен сгорбился и попытался снова раздуть костер. — Тут, в глуши, поневоле учишься осторожности.
Марья осмотрелась.
— Я-то думала, мы вам, оставлением, больше аппаратуры оставили. Тут как-то... примитивненько.
— Да, у нас было много гаджетов, — ответил Косонен, — Но чума их поела, Раньше вместо этого,, — он постучал по арбалету, — была умная винтовка, но она подцепила заразу, Я ее убил большим камнем и в Болото выкинул, Остались лыжи и кое-какие инструменты, ну и это, — Косонен коснулся виска, — Пока хватает, Веселая жизнь, короче.
Он подгреб под образованный бревнышками треугольник немного углей, и на миг снова взметнулось пламя, Трех лет достаточно, чтобы кое-что узнать о выживании в лесу, В мягком свете костра кожа Марьи казалась почти человеческой, Он уселся на груду пихтовых веток, где раньше лежал Отсо, и посмотрел на гостью, Мгновение оба безмолвствовали.
— Ну и как вы там сейчас? — спросил он, — Дел невпроворот?
Марья усмехнулась.
— Твоя жена выросла, Она теперь большая девочка, Тебе лучше не знать, насколько большая.
— Так ты,, ты не она? А с кем я говорю?
— Я она, но я не она, Я часть, но верная часть, Я продукт перевода, Тебе не понять.
Косонен нагреб снега в чашку для кофе и поставил плавиться.
— Ну ладно, Я пещерный человек, не буду спорить, Но мне понятно, что ты здесь, потому как тебе чего-то надо, Ближе к делу, perkele[1], — ругнулся он.
Марья глубоко вздохнула.
— Мы что-то потеряли. Что-то важное. Что-то новое. Искра, так мы зовем это. Оно упало в город.
— Мне казалось, у вас для всего копии есть.
— Квантовая информация, Это была часть нового бита. Его не скопируешь.
— Круто.
Между бровями Марьи прорезалась морщинка, Косонен помнил ее по тысяче споров, Он сглотнул.
— Если хочешь общаться в подобном тоне, — сказала она, — воля твоя, Я думало, тебе приятно будет меня увидеть, Мне не было нужды приходить, Могли бы Микки-Мауса послать, Но я хотело тебя увидеть, Марья-большая хотела тебя увидеть, Значит, ты решил доживать свой век тут, трагическая фигура, отшельник в глуши, Отлично, Но ты хоть послушай, В этом ты мой должник.
Косонен не ответил.
— Ясно, — сказала Марья, — Ты все еще виноватишь меня за Эсу.
Она была права, Это она первая в машину Санта-Клауса полезла, Мальчик, говорила она, заслуживает самого лучшего, Мир меняется, Нельзя, чтоб он отставал, Давай его сделаем маленьким божеством, вроде соседского пацана.
— Мне, наверно, не следовало бы тебя виноватить, — отозвался Косонен, — Ты всего лишь... фрагмент. Тебя тут не было.
— Я тут было, — тихо проговорила Марья, — Я помню. Лучше, чем ты сейчас. Забываю я тоже лучше, и прощаю тоже. Ты никогда этого не мог. Ты только… стихи писал. Остальные пошли вперед и спасли мир.
— Хорошо поработали, — сказал Косонен. Потыкал в костер палкой, и вместе с дымом в воздух взмыло облачко искр.
Марья встала.
— Хватит, пожалуй, — сказала она, — Я ухожу. Увидимся через сто лет.
Воздух остыл. Вокруг ее фигуры сформировалось гало и стало поблескивать в свете костра.
Косонен зажмурился и крепко сжал челюсти, Он прождал десять секунд и открыл глаза, Марья осталась стоять, где была, глядя на него с беспомощным видом. Он не сдержал усмешки, Она никогда бы не ушла, не оставив за собой последнего слова.
— Извини, — сказал Косонен, — Много времени прошло, Я тут в лесу с медведем живу, Характер от этого лучше не становится.
— Я не заметило существенной разницы.
— Хорошо же, — сказал Косонен и постучал по соседнему участку кучи пихтовых веток. — Садись. Начнем сызнова. А я кофе пока заварю.
Марья села, коснувшись его голым плечом. Она была теплая, даже теплее огня.
— Файервол не пропустит нас в город, — сказала она, — У нас никого… достаточно человеческого не осталось. Судачат, что надо бы кого-то сделать, но… еще век спорить будут. — Она вздохнула. — Мы на небе любим спорить.
Косонен ухмыльнулся.
— Готов побиться об заклад, ты себя там отлично чувствуешь.
Он проверил, на месте ли морщинка, и продолжил:
— Значит, вам нужен мальчик на побегушках.
— Нам нужна помощь.
Косонен посмотрел в огонь, Пламя угасало, но еще облизывало почерневшую древесину, Угли каждый раз принимают новые оттенки, А может, он просто забывает.
Он коснулся руки Марьи, Чуть твердая, вроде мыльного пузыря, Но она не отстранилась.