«…Но берега глухой пустынный скрип…»
…Но берега глухой пустынный скрип
Слышнее песнопенного прибоя…
Скрипичности недвижимый изгиб
Рокочет набегающей трубою.
И влага каждый свой нестройный звук,
Трубе своей скрипичности внимая,
Нестройным эхом выпрямляет вдруг,
Как некая гармония хромая…
«Когда волна бежит чрез лунный свет…»
Когда волна бежит чрез лунный свет,
Из мрака в мрак, в сиянье чрез сиянье,
Она не знает… нет… не знает… нет…
Ни свет разрыва… нет… ни мрак слиянья.
А ты луной идешь чрез жизнь мою,
В гармонии волшебно отражаясь,
И, на гармонию смотря свою,
В твое сияние я погружаюсь…
«Полуобняв любимую волну…»
Полуобняв любимую волну,
Я вышел с нею в ласковое море…
Мы были в темноголубом плену,
Мы были в темноголубом просторе,
Пока туман на море не упал
И не исполнил тайного желанья —
Ведь мы ушли, чтоб берег не пропал
Навек, а только был в земном тумане.
«…Но стоит лишь придти сюда с мольбертом…»
…Но стоит лишь придти сюда с мольбертом
Как чайки над водой медлительней летят…
Их крики, смешанные с резким ветром,
Особенно зовут, особенно грустят…
И бесконечная безбрежность линий
И небеса сливаются вдали
С божественною краской темно-синей,
Рокочущею только для земли…
«Когда, когда звенит игрушечное море…»
Когда, когда звенит игрушечное море
В шкатулке светлой грусти — зубчики любви
Грызут орешки волн, бросая на просторе
Скорлулки нежности, что пеной не зови…
И слабый блеклый звон не называй хрустальным
Не то, не то тебе он сердце разобьет.
И сердце станет мертвым сердцем музыкальным,
Где все, что умерло, столь сладостно поет…
«Прошедшее находит колыбели…»
Прошедшее находит колыбели,
Грядущее находит колыбель
Одну всего… И то, дойдя до цели,
Оно рождает двух страданий цель…
А все прошедшее – дитя разлуки
Баюкает, баюкает моря,
И колыбели песнею безрукой
Утешены, то вниз, то вверх смотря…
«Слабеет море сил моих земных…»
Слабеет море сил моих земных…
Меня к Стране уносит неизвестной…
Уже не видя берегов своих,
Зову на помощь море сил небесных…
Но чем я дальше в слабость ухожу
Тем горизонт прекраснее и шире,
И помощь неземную нахожу,
Не в звуках лиры, а в умолкшей лире…
«Да, поцелуй, звучавший нежно у фонтана…»
Да, поцелуй, звучавший нежно у фонтана,
Над бурным, грозным морем сладостней звучит,
Вокруг него нет дымки лунного тумана,
Сребристую струю фонтан к звездам не мчит…
Под ним туман зловещий яростного моря,
Ревущие фонтаны безобразных струй.
И, словно голос ангела в кромешном хоре,
Все сладостней звучит волшебный поцелуй…
«Нет ничего в таинственном набеге…»
Нет ничего в таинственном набеге,
Есть только он – таинственный набег…
За альфой альфа с пеною омеги
Безбрежностью заканчивает брег
И начинают вновь на нем безбрежность…
Соленую отчизну нежных бурь
Навеки покидает безмятежность…
Нет ничего и значит все – лазурь…
САННОДЕРЖАВИЕ (1939).
Четверостишия о Снеге
* * *
Страна, не знающая снега.
Нехристианская страна.
Сияющей суровой неги
Не все достойны племена.
* * *
Стихающий злобно сменяет того, что неистов
Так правит династия вселеденящих Ветров…
Но нет ей ни грома, душе моей бедной, ни свиста
Ей слышится эхо замерзшее пламенных слов…
* * *
Оглядываемся назад…
Зачем, зачем мы поглядели…
Двойной и гармоничный гад
Иль ангельские параллели…
* * *
Как дико, страшно… Вновь по первопутку
Такому… Что за древность он отверз…
Как ежели б… Отрепьев… в стыдь… малюткой…
Под звездами… во пеленах… замерз…
* * *
Червь солнечный подтачивает лед, –
Есть подземелья червь, есть – поднебесья.
И в диком холоде созревший плод
Гниет под пение Христос Воскресе…
* * *
Что снежных тел, легчайших тел есть мера –
Сад занесенный, крыша иль сугроб?..
Не ведаю… В ком не угасла вера,
Тот Воскресенья измеряет гроб…
* * *
В снегу стоит повозка золотая…
О, почему она в снегу стоит,
Таинственно и сладостно блистая,
О, почему в снегу она блестит…
* * *
Сперва — пейзаж… Затем в твоих руках
Он превратился в снежную фигуру…
Потом ее ты обращаешь в прах…
И вновь пейзаж… И вновь творишь Лауру…
* * *
Природы клавиши — как молчаливо —
Как глубоко — лежат у наших ног, —
Их можно сжать в гармонии комок
И бросить в грудь гармонии счастливой…
* * *
Помнишь то серебро, столь бесценное, столь без отдачи,
Что его уступал за пустырь занесенный овраг,
Для себя оставляя лишь тьму заколоченной дачи,
И летевший навстречу очами сверкающий мрак…
* * *
Лететь стрелой мимо Иглы –
Души смертельная веселость.
С грядущим через холод мглы
Уже делить медвежью полость…
* * *
На бедный полутемный петербургский двор
Нисходит медленно блистательный Снег I…
Вершина власти не вершина гордых гор.
А нищета, а эта банка от консервов…
* * *
О, анданте
Белых нот
Музыканту
На енот…
* * *
Идущий снег всегда восточней сердца…
Внемирен он как наземь упадет…
Пред взором мысленным единоверца
Сошествие ненарушимых нот…
* * *
Какой покой. Классическая нега…
Сверкает эхо… Тишина
Ничем ненарушаемого снега…
И лира звуков лишена…
* * *
Гуляю… Двадцать градусов мороза…
О, пламенность понять я не могу
Шипов холодных леденящей розы…
О нет, я понимаю, нет, я лгу…
* * *
Сложив в колчан Его скалы
Тугозамерзшие болота.
Зовет Диана к чаще мглы
Собачий холод нм охоту…
* * *
Здесь слышно – «в ухо дербалызни».
Там мочится в сиянье шкет…
О, скованной морозной жизни
Свободный страшный этикет…
* * *
Вотще леонтьевский мороз,
Что жандармерия нагрянет, —
Свобода отморозить нос –
Тереть — не может — снегом станет…
* * *
Смешалось все — и птица, и скотина,
Вот с перьями павлиньими ямщик,
Вот сани с шеей гордо-лебединой,
Вот птица важная — злой временщик.
* * *
Из санкт-трубы восходит санкт-дымок,
Санкт-голуби гуляют по санкт-крыше…
Снег выпал, как молчанья эпилог,
Но я уже пролог сверканья слышу…
* * *
Прибавился сияющий этажик
На всех лачугах и на всех домах,
А жизнь в них продолжается все та же:
Светло в природе, но темно в умах…
* * *
Перебирая вожжи, словно струны,
Чаруя лошадей,
В волшебной тишине, в сияньи лунном
Поет ямщик — Орфей…
* * *
Ночь лунная… Я вышел на крыльцо…
Мороз… Собачий лай, далекий, слабый…
Волшебный час… О дивное лицо
Сверкающей и юной снежной бабы…
* * *
Пустырь, сугробы… Дом… И снова пусто…
С заборами проломов длинный ряд…
Как выспренно, как дивно в захолустьи
Миры красот божественных блестят!..
* * *
Двудымного лебедя порозовевшая Леда
Свиваясь в лобзаниях стелится в полукольце…
Светлеющим сердцем вникая в запрет Архимеда,
Над снегом нетронутым варвар стоит на крыльце…
* * *
Религиозная зима
В трех лошадях, как Бог — в трех лицах…
Не дело нашего ума —
Благовествуя, тройка мчится…
* * *
Ничем незаметно оно, и птицы минуют напевом,
Листву некрасивую осень с небрежностью золотит,
Но грянет мороз — и, небес генеалогическим древом
Величественно сверкая, оно горделиво стоит…
* * *
…Уж вырублена прорубь для наяд…
Чем больше лед, чем шире вырубаешь,
Тем все мрачней леса вокруг стоят,
Вокруг того, что к жизни призываешь…
* * *
Христос родился. Мы срубили маленькую елку.
И сразу нужен стал – чтобы ее поставить – крест…
Темно… В твоей руке – топор, в моей руке – двухстволка…
Скорей, мой друг, скорей уйдем от этих страшных мест…
* * *
Кентавр в Россию забежал,
Гонимый злобными богами,
И разрыдался над снегами —
Он путь на родину держал…
* * *
Сиянье звездное заносит млечностью…
Все утолщается покров бесплотности…
Суров брюхатости пейзаж отеческий,
Растущий медленно из мимолетности…
* * *
«Христос Воскрес. Христос Воскрес», –
В церквах народ поет…
Все ожило — поля и лес,
Но умирает лед…
* * *
Чудо — над моим стихотвореньем
Три снежинки начали блестеть…
Не растают до конца творенья,
К людям не успеют долететь.
* * *
Лоб Клеопатры был твоим бесчестьем, —
Не Индия, где снег в цветах мечты, —
А дивный лоб — мерцающая вместе
Со смуглостью вся бледность красоты…