сенья измеряет гроб…
* * *
В снегу стоит повозка золотая…
О, почему она в снегу стоит,
Таинственно и сладостно блистая,
О, почему в снегу она блестит…
* * *
Сперва — пейзаж… Затем в твоих руках
Он превратился в снежную фигуру…
Потом ее ты обращаешь в прах…
И вновь пейзаж… И вновь творишь Лауру…
* * *
Природы клавиши — как молчаливо —
Как глубоко — лежат у наших ног, —
Их можно сжать в гармонии комок
И бросить в грудь гармонии счастливой…
* * *
Помнишь то серебро, столь бесценное, столь без отдачи,
Что его уступал за пустырь занесенный овраг,
Для себя оставляя лишь тьму заколоченной дачи,
И летевший навстречу очами сверкающий мрак…
* * *
Лететь стрелой мимо Иглы –
Души смертельная веселость.
С грядущим через холод мглы
Уже делить медвежью полость…
* * *
На бедный полутемный петербургский двор
Нисходит медленно блистательный Снег I…
Вершина власти не вершина гордых гор.
А нищета, а эта банка от консервов…
* * *
О, анданте
Белых нот
Музыканту
На енот…
* * *
Идущий снег всегда восточней сердца…
Внемирен он как наземь упадет…
Пред взором мысленным единоверца
Сошествие ненарушимых нот…
* * *
Какой покой. Классическая нега…
Сверкает эхо… Тишина
Ничем ненарушаемого снега…
И лира звуков лишена…
* * *
Гуляю… Двадцать градусов мороза…
О, пламенность понять я не могу
Шипов холодных леденящей розы…
О нет, я понимаю, нет, я лгу…
* * *
Сложив в колчан Его скалы
Тугозамерзшие болота.
Зовет Диана к чаще мглы
Собачий холод нм охоту…
* * *
Здесь слышно – «в ухо дербалызни».
Там мочится в сиянье шкет…
О, скованной морозной жизни
Свободный страшный этикет…
* * *
Вотще леонтьевский мороз,
Что жандармерия нагрянет, —
Свобода отморозить нос –
Тереть — не может — снегом станет…
* * *
Смешалось все — и птица, и скотина,
Вот с перьями павлиньими ямщик,
Вот сани с шеей гордо-лебединой,
Вот птица важная — злой временщик.
* * *
Из санкт-трубы восходит санкт-дымок,
Санкт-голуби гуляют по санкт-крыше…
Снег выпал, как молчанья эпилог,
Но я уже пролог сверканья слышу…
* * *
Прибавился сияющий этажик
На всех лачугах и на всех домах,
А жизнь в них продолжается все та же:
Светло в природе, но темно в умах…
* * *
Перебирая вожжи, словно струны,
Чаруя лошадей,
В волшебной тишине, в сияньи лунном
Поет ямщик — Орфей…
* * *
Ночь лунная… Я вышел на крыльцо…
Мороз… Собачий лай, далекий, слабый…
Волшебный час… О дивное лицо
Сверкающей и юной снежной бабы…
* * *
Пустырь, сугробы… Дом… И снова пусто…
С заборами проломов длинный ряд…
Как выспренно, как дивно в захолустьи
Миры красот божественных блестят!..
* * *
Двудымного лебедя порозовевшая Леда
Свиваясь в лобзаниях стелится в полукольце…
Светлеющим сердцем вникая в запрет Архимеда,
Над снегом нетронутым варвар стоит на крыльце…
* * *
Религиозная зима
В трех лошадях, как Бог — в трех лицах…
Не дело нашего ума —
Благовествуя, тройка мчится…
* * *
Ничем незаметно оно, и птицы минуют напевом,
Листву некрасивую осень с небрежностью золотит,
Но грянет мороз — и, небес генеалогическим древом
Величественно сверкая, оно горделиво стоит…
* * *
…Уж вырублена прорубь для наяд…
Чем больше лед, чем шире вырубаешь,
Тем все мрачней леса вокруг стоят,
Вокруг того, что к жизни призываешь…
* * *
Христос родился. Мы срубили маленькую елку.
И сразу нужен стал – чтобы ее поставить – крест…
Темно… В твоей руке – топор, в моей руке – двухстволка…
Скорей, мой друг, скорей уйдем от этих страшных мест…
* * *
Кентавр в Россию забежал,
Гонимый злобными богами,
И разрыдался над снегами —
Он путь на родину держал…
* * *
Сиянье звездное заносит млечностью…
Все утолщается покров бесплотности…
Суров брюхатости пейзаж отеческий,
Растущий медленно из мимолетности…
* * *
«Христос Воскрес. Христос Воскрес», –
В церквах народ поет…
Все ожило — поля и лес,
Но умирает лед…
* * *
Чудо — над моим стихотвореньем
Три снежинки начали блестеть…
Не растают до конца творенья,
К людям не успеют долететь.
* * *
Лоб Клеопатры был твоим бесчестьем, —
Не Индия, где снег в цветах мечты, —
А дивный лоб — мерцающая вместе
Со смуглостью вся бледность красоты…
* * *
Снег шепчет – «нежность, нежность, нежность, нежность»…
Но нежность шепчет – «снег, быть может, снег»…
Она похолодеет неизбежно…
А он, увы, дождется вешних нег…
* * *
Когда замерзнут клавиши твои,
Наденет эхо теплые перчатки,
И будет вновь его мизинец сладкий
Нам повторять беспесенность любви…
* * *
Снежков златистых тайную прохладу
До сердца охладевшего добрось –
Друг в друга с чудною отрадой
Бросаем листьев полумертвых горсть.
* * *
Был ручеек и грязен, и невзрачен.
И неглубок, и узок, и речист,
А стал непроницаемо-прозрачен,
Зеркально-молчалив, хрустально-чист…
* * *
Ты, как Атлантида, провалишься ночью морозной
В подснежную бездну над хаосом крепким корней,
По пояс ушедший в Природу связующей розни
Меж телом и духом, и царством бесплотных теней…
* * *
«Смертию смерть поправ
И сущим»…
Лед загремел, прервав
Поющих…
* * *
В паденьи снега видит человек –
Век XVIII-ый пейзажа переходит
В XVII-ый, и далее идет в Природу –
В XVI-ый глубокоснежный век…
* * *
Шапки горят, в снегу,
И шубы…
Ворами нареку
Гекубы…
* * *
Уж мечут копыта последнюю дикую сдачу,
Крошится и прахом взвивается страшный мелок…
И синяя сетка становится сетью рыбачьей,
На запад летит не летевший на запад восток…
* * *
Зачарованье лунатичных троек
У края ночи, лунности концов…
Со звездами прощанье бубенцов…
Небесного начало неземное…
* * *
Как бы океан сказал – «Христос»,
То в тот же век он стал бы льдом и снегом…
Но с пеною венериной хаос
Молчит, увенчанный терновым брегом…
* * *
Среди моей коллекции полотен
Ни на одном нет снега Твоего…
А полотно само! А дух из плоти!
Основа белоснежная всего!..
* * *
Нет, — ветки нет первой, есть первая только игрушка –
Ведь первая нитка не знает последней иглы,
И целой не хватит ни черной, ни белой катушки,
Чтоб ветку украсить последней игрушкою мглы…
* * *
Душа стояла с бедным опахалом
Над снегом, как любимая раба…
Она ему блаженство навевала…
Предсмертный пот с ее струится лба…
* * *
Я весь изошел состраданием верным и нежным
К двум людям, к двум веткам, к двум сильным, к двум слабым сердцам…
Покровом нетронутым, ненарушаемо-снежным
Я только схожу на крыльцо, но не приближаюсь к крыльцам…
* * *
Плечо всегда немного одиноко, –
На нем лежит всегда незримый снег…
Не оттого, что так оно высоко,
А оттого, что низок человек…
* * *
России мертвенная бледность,
Ее недышащая грудь…
Впрягайся в сани, Всадник Медный…