Его взгляду предстала кошмарная картина — огромная бесплотная драконица держала его жену на руках, осторожно убирая своими когтями влажные локоны со лба Рапсодии. Искаженное судорогой боли родное лицо побелело от страха, губы почти полностью потеряли свой цвет.
Она лежала на спине с открытыми остекленевшими глазами, кровь залила ее одежду и продолжала струиться, образовав на полу пещеры уже довольно большую лужицу.
— Воды отошли, но ребенок не выходит, — едва слышно промолвила Элинсинос. — И он такой маленький.
Эши услышал ее голос у самого уха, как и хотела драконица, чтобы не напугать свое сокровище.
— Сэм, — прошептала Рапсодия.
Ее голос был безжизненным и слабым.
Он опустился перед ней на колени, взял лицо в ладони и фальшиво улыбнулся, пытаясь ее подбодрить. Потом он посмотрел на двух болгов. Лицо Кринсель, как и лицо Акмеда, сохраняло обычную непроницаемость, но смуглая кожа короля болгов блестела от пота.
— Еще слишком рано, — тихо продолжала Рапсодия. — Не прошло еще и трех времен года…
— Но мы ничего не знаем наверняка, — успокаивающе ответил Эши.
— Твоя мать… вынашивала тебя… три года…
— Кто знает? — Король намерьенов посмотрел в фасетчатые глаза драконицы, блестевшие непролитыми слезами. — Сколько вынашивала ты, Элинсинос? Сколько тебе пришлось носить мою бабушку и ее сестер?
Элинсинос покачала массивной головой.
— Больше года, — едва слышно пропел ветер, легким дуновением коснувшись всех присутствующих.
К ужасу Эши, в его памяти всплыли слова прорицательницы.
«Рапсодия не умрет, рожая твоих детей», — самодовольно заявила Мэнвин.
Он напряженно размышлял над этими словами, пытаясь понять, как можно по-другому интерпретировать их смысл, ведь прорицательница всегда пыталась поставить словесную ловушку, но пришел к выводу, что толковать их иначе невозможно.
И вдруг Эши пришла в голову страшная мысль. Быть может, прорицательница нашла способ обмануть его, не сказав ни одного слова лжи.
Быть может, Рапсодии суждено умереть еще до рождения ребенка.
И в его сознании прозвучал голос отца.
«Остерегайся пророчеств, — говорил Ллаурон. — Они далеко не всегда означают именно то, что ты слышишь. Очень часто цена, которую приходится уплатить за знание Будущего, оказывается слишком высокой».
Эши мысленно выругался, вынужденный признать, что его отец мог оказаться прав.
— Помоги мне, — попросил Эши Акмеда, снимая плащ и укрывая Рапсодию. — Ведь ты Дитя Крови, не так ли? Неужели ты не можешь остановить кровотечение?
Акмед покачал головой.
— Я не знаю, как это делается, — угрюмо ответил он. — Я использовал магию крови для убийства, а не для исцеления.
В сумраке пещеры драконица слегка наклонила голову, и наступила тишина.
— Если ты владеешь магией крови, значит, тебе подвластны оба ее аспекта, — прозвучал удивительный голос Элинсинос. — Кровь есть одна из стихий, хотя она и не первородная. Если ты знаешь, как пускать кровь, тебе должно быть известно, как ее останавливать.
Акмед стоял неподвижно, но его смуглое лицо приобрело пепельный оттенок.
— Я не знаю, как это делать, — повторил он.
Сияющие глаза Элинсинос сузились, она явно теряла терпение, и когда пещеру наполнил ее голос, он был полон угрозы.
— Послушай меня, король болгов. Закрой глаза и приготовься слушать только мой голос, я расскажу тебе, как использовать твою магию, чтобы останавливать кровь, льющуюся из смертельных ран.
Несколько мгновений Акмед колебался, а кровь Рапсодии продолжала вытекать из ее тела на каменный пол пещеры. Затем он неохотно кивнул и опустился рядом с ней на колени.
— Научи меня, — коротко бросил он.
— Вся вселенная, король болгов, состоит либо из Жизни, либо из Пустоты. И две эти противоборствующие силы постоянно ведут друг с другом сражение, но это не есть битва добра и зла, как считают люди. Нельзя сказать, что одна из этих сил созидательна, а другая — разрушительна. В каждой жизни есть созидание и разрушение. — Слова Элинсинос зазвучали мягче, словно жар стихии огня, с которым она была связана, стал сильнее воздействовать на ее голос. — Те, кто рожден с даром Лизель-ут, окрашенного в красный цвет, неумолимо связаны с кровью, рекой жизни, текущей во всех существах. И если они взывают к своему дару во имя Пустоты, убийства, уничтожения, то превращаются в Кровопускателей, наемных убийц, нашедших в этом свое предназначение, или тех, кто приносит смерть в случае крайней нужды. Но если магия крови призывается во имя творения — с любовью, — тогда она становится исцеляющей силой. Ты и Прелестница во многом одинаково относитесь к крови, но ты решил использовать свой дар, сея смерть, хотя подчас ты это делал для того, чтобы защищать чью-то жизнь, а она по той же причине старалась исцелять. Как Дающая Имя, она умеет исцелять, но не владеет даром Лизель-ут, впрочем, как и я — драконы связаны только с пятью первородными стихиями. Лишь ты благословлен или проклят этим даром, природной связью с кровью. И тебе, король болгов, не требуется умения, чтобы ее спасти, — необходимо лишь желание. Если она дорога тебе, направь свой дар на исцеление, а не на убийство. И кровь послушается тебя, как уже бывало множество раз в прошлом.
— Последнее время мы были с ней далеко не в самых лучших отношениях, — пробормотал Акмед.
— Твои доводы, а также состояние вашей дружбы сейчас значения не имеют. Важно одно: хочешь ты ей помочь или нет. Если хочешь, останови кровотечение. Если нет, немедленно уходи.
Из ноздрей дракона вырвалось облачко едкого дыма, пропитанного угрозой.
Акмед посмотрел на расплывающееся алое пятно на одежде Рапсодии, затем неохотно снял перчатку с одной руки и положил ее на живот Рапсодии, рядом с ладонью Эши.
И его разум вернулся в кельи монастыря, где он проходил обучение. Акмед резко потряс головой, словно отгоняя от себя непрошеные воспоминания.
«Знаете, мне очень жаль, что вы решили бросить изучение искусства целителя и выбрали другой путь. Ваш наставник считал, что у вас замечательные способности. Вы бы стали гордостью Квайет-Кип, возможно, одним из лучших наших выпускников».
Острая боль обожгла Акмеда, когда в его памяти всплыл его собственный ответ.
«Тогда я был бы уже мертв, как и остальные невинные, которых вы завлекли в свое заведение, — хрипло проговорил он. — У тебя и у меня разные определения понятия „стыд“».
Тепло распространилось по его телу, и тут же холод на секунду сковал его члены — Акмед подумал об одном из этих невинных.
Он почувствовал, как под липкой влажной одеждой дрогнул живот Рапсодии.
Акмед отпрянул, невольно отдернув руку.
Ребенок в утробе Рапсодии шевелился, но его движения были совсем слабыми.
Рапсодия застонала, ее ресницы затрепетали.
— Я… уже пытался использовать свой дар таким образом, — запинаясь проговорил король болгов. — В последний раз результат вышел не слишком удачным.
Элинсинос смотрела на него, в тусклом свете пещеры мерцала радужная оболочка ее глаз.
— На сей раз у тебя есть серьезная причина желать успеха, король болгов, — молвила драконица. — Сейчас ты попытаешься остановить кровотечение у одного из немногих людей, к которым ты неравнодушен.
Акмед фыркнул, но ничего не сказал.
«Какая ирония, — подумал он. — Теперь я понимаю, откуда у Эши появилась эта отвратительная черта. — Акмед закатал до локтей рукава рубашки, обнажив руки с выступающими венами. — Драконы. Они говорят так, словно обладают всей мудростью мира, а на самом деле они ничего не знают. Если подумать, священники и ученые должны быть хотя бы частично драконами».
Однако его раздражение исчезло, как только Акмед вновь коснулся Рапсодии. Ее тело остывало с каждым биением сердца, словно жизненная сила стремительно покидала его. Чувство вины, которое обычно было ему несвойственно, клещами вцепилось в его мозг, а потом опустилось в сердце. Он боялся думать, что все это случилось из-за их спора, но кто знает?