— Энвин? — вновь повторила Рапсодия, поудобнее устраивая малыша на руках и с трудом делая несколько шагов к королю болгов.
— Так говорит Ллаурон, и я ему верю, хотя при жизни он был лжецом. Пойдем скорее, нам необходимо выбираться отсюда.
— Подожди, подожди. — Рапсодия закрыла глаза и потерла ладонью лоб. — Какой смысл в бегстве? Кроме того, с Элинсинос я в безопасности. И Энвин не станет вредить Меридиону. — Рапсодия повернулась к парившей в воздухе драконице, на огромной морде которой было написано отчаяние. — Разве ты не говорила, что драконы ценят свое потомство выше всех сокровищ мира?
— Да, — тихо ответила Элинсинос. — Но Энвин охвачена такой всепоглощающей яростью, что способна думать только о разрушении. И прежде всего она мечтает покончить с тобой, Прелестница.
— Оставаясь здесь, ты подвергаешь опасности Элинсинос. — Акмед протянул Рапсодии руку. — Пойдем.
Рапсодия передала Меридиона Кринсель и, смертельно побледнев, попыталась надеть сапоги. Руки у нее дрожали от слабости.
Энвин не станет убивать мать, даже если она окончательно потеряет разум, — возразила она, справившись наконец с непослушными пальцами. — Разве не так, Элинсинос? Драконы не должны убивать друг друга, ведь тогда может обрушиться мир и все такое?..
Огромное существо печально покачало головой.
— Энвин не настоящий дракон, а лишь потомок дракона, — напомнила она Рапсодии. — Если она пожелает, то может разорвать связь с первородными стихиями. Мне неизвестно, на что она способна.
На лице Рапсодии появилась решимость.
— Хорошо, — серьезно произнесла она. — Я уйду. Акмед, Кринсель, бегите отсюда, двигайтесь на запад, к морю, там вы сможете спрятаться. Вам необходимо уйти от меня как можно дальше.
Элинсинос покачала головой.
— Король болгов, возьми нашего общего друга, — печально попросила она. — Спаси ребенка, его жизнь очень важна для всего мира. И постарайтесь укрыться в надежном месте, а мы с Ллауроном сделаем все, что в наших силах, чтобы направить Энвин по ложному следу. Однако сейчас вам нужно уходить.
Акмед схватил Рапсодию за руку.
— Мы направляемся на запад, — сообщил он, и Кринсель молча поспешила к туннелю. — Ты можешь идти? — обратился он к Рапсодии. Она кивнула, но ее лицо стало пепельно-серым. — Ладно, тогда давай за мной. Мы уже делали это раньше.
Они вместе скрылись в туннеле. Элинсинос посмотрела им вслед, а потом растворилась в эфире.
Они бежали через лес, Рапсодия слепо следовала за Акмедом, который возвращался по собственным следам к Тарафелю. В его памяти вдруг всплыли слова Ллаурона, обращенные к нему, Грунтору и Рапсодии, когда он много лет назад рассказывал им об Элинсинос и Меритине-Страннике.
«Самым печальным в этой истории является то, что если бы Меритин не любил Элинсинос, он, вполне возможно, остался бы жив. Он подарил ей свечу Кринеллы, которая служит для того, чтобы подавать сигнал бедствия. Несмотря на небольшие размеры, в ней заключена значительная магическая сила, поскольку в Кринелле соединились две противоборствующие стихии — огня и воды. Если бы она оставалась с Меритином, когда тонул корабль, Элинсинос увидела бы, что случилась беда, и, вероятно, сумела бы его спасти. Но он оставил свечу ей в знак своей любви, чтобы она о нем не горевала. К сожалению, так часто бывает с благими намерениями».
«Похоже, вода служит препятствием для чутья дракона, — подумал он, вспомнив, что стихия воды всегда мешала ему слышать биение чужих сердец. — Если я сумею добраться с Рапсодией до реки, то мы спрячемся от Энвин».
Но если его разум пытался цепляться за эту мысль, интуиция подсказывала, что он тешит себя напрасными надеждами.
До них уже доносился треск ломающихся деревьев и грохот падающих камней — два дракона пытались отвлечь третьего, вскрывая землю, создавая трещины, меняя русла ручьев, швыряя огромные ветви на пути Энвин, и всякий раз в ответ раздавался яростный рев и вспыхивало пламя. Земля дрожала у них под ногами. Акмед оглянулся на Рапсодию, которая мертвой хваткой вцепилась в его руку, затянутую в перчатку. На ее бледном лице застыла решимость, и она продолжала двигаться вперед, продираясь сквозь бурелом и тернистый кустарник и карабкаясь на стволы сгнивших деревьев. Она задыхалась, но не сдавалась.
Гулявший по лесу ветер доносил до них исполненный ненависти голос драконицы:
— Рапсодия! Рапсодия, тебе от меня не спрятаться!
Ветер не стих даже с наступлением сумерек, он нес снег и ледяные брызги с реки, обжигая открытые участки кожи и глаза. Однако из свертка с ребенком не доносилось ни звука, и Акмед начал сомневаться, жив ли он.
С каждым мгновением огонь приближался к ним.
Наконец когда жар уже начал лизать ему спину, Акмед почувствовал, как ладонь Рапсодии выскользнула из его руки.
Он обернулся к ней и увидел, что она согнулась, прижимая ребенка к животу. Собрав последние силы, она протянула ему маленький сверток.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста… возьми его… Акмед. Возьми… и беги. Она гонится за мной. — Ее голос пресекся от слабости и усталости. — Возьми его.
После недолгих колебаний Акмед перебросил квеллан за спину, выхватив сверток с малышом из ее слабеющих рук, прижал одной рукой к груди и теперь уже сам вцепился в ладонь Рапсодии. Ребенок не шевелился и хранил молчание.
— Я его понесу, но ты должна следовать за мной, — настойчиво проговорил он, помогая ей перебраться через поваленное дерево. — Щенок все равно без тебя умрет, поскольку я при всем желании не смогу стать кормящей матерью для младенца. Пошли.
И они продолжали продираться сквозь густой кустарник, перебираться через замерзшие протоки, пока не услышали долгожданный шум реки.
— Давай, Рапсодия, осталось совсем немного, — подгонял свою спутницу Акмед, чувствуя, как ее пальцы выскальзывают из его руки.
Земля у них под ногами начала трескаться, появились длинные узкие расселины. Крики драконицы смолкли, теперь они слышали лишь протестующие стоны природы.
— Оставь меня, — задыхаясь взмолилась Рапсодия. — Мой меч… защитит меня… от… огня.
— Но не поможет от кислоты и когтей, — пробормотал Акмед, еще крепче сжимая ее руку. — Пойдем.
Они пересекли последнюю поляну, заросшую высокой травой, пробежали вдоль поймы и оказались на берегу Тарафеля. И в этот миг раздался оглушительный скрежет, и из зияющей расселины, возникшей прямо перед ними, появилась драконица с пылающими яростью глазами. Ее морду исказила гримаса злобы, чудовищная ненависть заставила воздух застыть на несколько мгновений.
Акмед напрягся перед атакой.
В следующую секунду он отлетел в сторону — Рапсодия изо всех оставшихся сил толкнула его и ребенка, а сама встала во весь рост перед драконицей.
Она с трудом заставила онемевшие пальцы сомкнуться на рукояти меча и обнажила Звездный Горн, магическое оружие стихий эфира и огня. Сначала сияющий клинок дрожал в ее руке, а затем застыл в неподвижности, когда Рапсодия наконец выпрямила спину, и ее горящие гневом глаза обратились к врагу.
— Ты пришла мне мстить, Энвин. Ну так давай, трусливое ты существо, — произнесла она истинным голосом Дающей Имя.
Ноздри драконицы расширились, и она поднялась во весь рост, расправив поврежденные крылья, закрывшие солнце. Воздух затрещал и зашипел от ненависти.
Она сделала глубокий вдох.
Акмед выстрелил.
Три тонких, словно шепот, диска, выкованные из сине-черной стали, вошли в живот вставшей на задние лапы драконицы. Они пробили шкуру один за другим, и каждый загонял другой дальше в тело.
Однако Акмед потерял равновесие после сильного толчка Рапсодии, споткнулся и после выстрела выронил квеллан, но удержал сверток с ребенком.
Драконица взревела от боли и ярости, жар ее обжигающей крови заставил диски увеличиться в объеме, и они начали изнутри рвать ее плоть. В результате ее первая огненная струя не попала в цель, но превратила соседние деревья в пылающие оранжевые факелы. Когда лес загорелся еще ярче, она вновь втянула в себя воздух, направив свое ядовитое дыхание прямо на золотоволосую женщину, чьи глаза так долго преследовали ее в ночных кошмарах.