Я отчаянно замотала головой, ища спасения.
– Не надо! – прохрипела. – Прошу, не надо!
Царственные брови его сдвинулись, золотые глаза потемнели, а пальцы железными браслетами стиснули мои запястья. Лицо бога оказалось так близко, что я почувствовала невероятную нежность его безупречной кожи, сладость его дыхания. Думала, он применит силу, но только целовать меня Аполлон не стал.
Плевок его, зашипев, обрызгал мне горло. Слюна его обожгла уста, ободрала язык, стекая ручейками, извивисто корчившимися во рту и после того, как он рукой сомкнул мне губы. Его пылающий взгляд прожигал, могучая божественная воля была непреклонна.
Я глотнула. Будто бы жидкого пламени. А потом он исчез, так же внезапно, как появился.
Я осела на пол – не держали ноги, беспомощные, как те водоросли, колыхавшиеся в пене, что видела, гуляя по берегу, только сегодня утром, а кажется, в другой жизни. Он и в самом деле ушел, пространство храма опустело. Но отчего не причинил мне вреда, я не понимала.
До тех самых пор, пока не пришли другие жрицы. Я рассказала им всю правду, но мне не поверили, и тогда я стала рассказывать о видениях, лавиной рушившихся на меня. Мне открылись надежды, жизни, судьбы этих девушек, и я хватала их за руки, за одежды, такие же, как у меня, исступленно все это описывая.
Аполлон наделил меня своим даром, и теперь мне все на свете было ведомо. Но другие девушки, любившие его не менее пламенно, моих слов не понимали. На меня глядели вскользь, а друг на друга – растерянно, едва заметно качали головами, и вот тут-то, осознав, что сделал Аполлон, я завыла, терзая собственную плоть, и никак не могла остановиться, пока не явился кто-то другой, посильнее, и тогда уж меня усмирили, отнесли в покои, а в ответ на вопли мои просто заперли.
Я и впрямь овладела даром пророчества, сам Аполлон вдохнул его мне в рот. Но с тех пор никто не верил ни одному моему слову.
5. Клитемнестра
Прощание со Спартой запечатлелось в памяти ярчайшим символом, загоравшимся во тьме, стоило только сомкнуть веки. Поначалу в Микенах я ночи напролет воссоздавала мысленно те мгновения, оживляя мельчайшие подробности, неосознанно подмеченные тогда: привкус соли в воздухе, крики чаек в вышине, радуги в брызгах от солнечного света, разбивавшегося о поверхность вод, и сжатые до белизны костяшек пальцы Менелая, так крепко державшего Елену за руку, будто ослабь только хватку – и она упадет и унесется вдаль, подхваченная океаном.
Прибытие в Микены, напротив, обернулось сумбуром, невнятицей беспорядочных звуков и образов. Хорошо запомнилась могучая стена вокруг дворца из каменных глыб – таких громадных, что смертному сдвинуть не под силу. Это циклопы строили, уверил меня Агамемнон, свирепые дикари из племени одноглазых великанов, а им громадные валуны ворочать – все равно как мешки с ячменем. Он крепко держал меня за руку и светился от гордости. Явно довольный, хоть и суровый с виду. Ликовал, наверное, предъявляя завоеванной им невесте им же завоеванное царство.
В Спарте мы жили средь долины, с трех сторон окруженной горами – добрыми стражами, следившими за нами свысока. В Микенах дворец стоял на возвышенности, господствуя над окрестными холмами, и казалось, что весь мир у наших ног.
В этот самый дворец мы и вошли, миновав исполинские ворота в каменной толще стены.
Не восхищали меня ни красочные колонны, ни разноцветные росписи, ни повсеместное сияние убранства из золота, слоновой кости и драгоценных камней. Не услаждали теплые солнечные лучи, озарявшие, вливаясь сверху, сквозь световой колодец, просторный мегарон – тронный зал, откуда Агамемнон правил царством. В те первые дни я ощущала лишь болезненную пустоту внутри от тоски по скромной своей родине, Спарте.
Это в юности, дома, хихикая вместе с сестрой, я не принимала всерьез легендарное проклятие Атреева рода. А теперь оторвалась от корней, и в глубине сознания невольно зашевелились, зашуршали, будто сухие листья, прихваченные первым осенним холодком, разные мысли. В этом дворце, проклятом или нет, отец убил сына, брат поднял меч на брата, а Агамемнон перерезал горло собственному дяде и наблюдал, как растекается по мозаичному полу кровь. Разумеется, рабыни выскребли все дочиста, но розоватые следы потеков проступали, если присмотреться. Однажды я заметила их и теперь уж глаз не могла отвести от того места, против воли представляя Агамемнона, в яростном пылу свершающего месть. Никак не получалось связать этот образ с мужчиной, делившим со мной постель.